Они с Булочником стали неразлучны: Гриша пугал, Юра бил. Разбой стал для него волшебной палочкой, решающей все проблемы. Однажды зимой он опоздал на метро где-то на севере, денег не было и ему светила ночь в подъезде у батареи. «Ну что было делать? – рассказывал он. – Встал я за угол». Он доехал домой за меховую шапку, сбитую с припозднившегося прохожего. А в другой раз заплатил подвозившему его автолюбителю сломанным носом. Конечно, так долго продолжаться не могло.

Однажды знакомый телемастер навел Юру и Булочника на богатую квартиру, где жила красавица шалавного вида. Она запросто открыла дверь, получила от Тихонова легкое сотрясение мозга, а в ее спальне пацанам предстал здоровенный голый бугай с воровскими звездами на плечах. Юра второй раз бежал по лестнице быстрее собственной тени, а тем же вечером вежливые молодые люди привезли его родителям телефон, по которому Юре стоило бы позвонить. На следующее утро он набрал эти цифры на аппарате, и его смелость оценили: всего две тысячи долларов предстояло ему отработать в бригаде положенца по кличке Хобот. Он пришелся ко двору и остался там на пару лет. С Булочником он теперь лишь созванивался перед Новым годом.

Юре повезло, что вскоре он сел в «Кресты» за драку на дискотеке. Спустя три месяца «хоботовскую» группировку решили сделать объектом показательного процесса над оргпреступностью. Пацаны на всех получили 214 лет строгача, а Юра остался в стороне. Почему так произошло, я не знаю, но после полугода в изоляторе его дело закрыли за недоказанностью, а еще через полгода Юра Тихонов стал оперативником в Приморском районе и слушателем Высшей школы МВД. Тогда же он впервые не пригласил на свой день рождения ни меня, ни Дэна, ни кого-то из одноклассников.

Когда Юра был бандитом, Дэн называл его «отмороженным контингентом», но уважал: играл с ним в бильярд, ездил на поиск кладов, засылал в тюрьму передачи и нанял еще одного адвоката. Дэн вообще не закрыл двери никому из друзей детства, воспринимая одноклассников как нечто вроде судьбы, которую ему нравилось дергать за нос.

А я видел лишь, что с годами человек глупеет, скучнеет, звереет и не хочет умирать. В Юре Тихонове не наблюдалось друга, который приедет драться за меня по первому зову. Я видел в нем потенциального убийцу Дэна. Поэтому в тот день, когда из моих ушей еще не ушел гул выстрелов Булочника, я позвонил человеку, который мог бы добавить штрихов к портрету Юры Тихонова – его бывшему командиру Валерию Викторовичу Задорожному.

Я знал Задорожного по областному убойному отделу, где часто кормился темами для статей. Потом его перевели заместителем начальника Приморского РУВД по криминальной милиции, и колоритный опер Юра, вероятно, не раз бывал у Виктора Михайловича на ковре. Но через год работы «на земле» страстно влюбленный в сыскную работу Задорожный вдруг ушел на пенсию, едва обсохли стаканы коллег по поводу его 60-летия. Говорили, что он не сработался в районе. Но Задорожный был одной из легенд Главка и мог без труда перевестись на другую должность. С тех пор я его не видел и не слышал, но номер мобильника он, по счастью, не сменил.

– Как же, помню вас, Егор Романович, общаться с вами было вкусно, – отозвался старик на мое приветствие. – Сделайте радость, посетите пенсионера на дому. Буду рад вам, хотя уже стар и вял.

Валерий Викторович всего два года служил срочную под Одессой, но жил и мыслил как настоящий одессит. Он назвал адрес квартиры на Черной речке, в дверях которой встретил меня в домашней замшевой пижаме, словно какой-нибудь статский советник из кино. Он был загорел, подтянут и двигался не по-стариковски резво.

– Входите, Егор Романович, ставьте зонтик сушиться, куда захотят ваши глаза. И садитесь в кресло у камина, не дайте себе замерзнуть.

Из прихожей я попал в гостиную размером с мою «двушку» 137-й серии. Камин оказался не электрическим, а вполне настоящим, и в нем трещали аккуратно порубленные дрова из супермаркета. Парчовые диваны, бронзовые канделябры, игривые акварельки на стенах и мраморный фонтанчик в углу – сумма всего этого была похожа на салон процветающего купца столетней давности, где роскошь преобладала над вкусом. Задорожный наслаждался моим удивлением, не вынимая рук из карманов пижамы.

– А вы ожидали увидеть лачугу пенсионера: телевизор «Радуга», граммофон, Вертинский, шерстяные носки, ждановский шкаф и газета «Завтра»? – произнес он.

– А вы бы привели сюда коллег, которые называли вас неудачником, – я не торопился садиться в кресло у камина, пока не присел хозяин.

– Чтобы потом неделю проветривать помещение? – По его лицу пробежала кривая усмешка. – Бог вознаградил меня за труды моей жизни восемью комнатами, но меня слишком мало для таких хором. Поэтому люблю, когда меня навещают старые знакомые. Вы играете в бильярд? Потом обязательно сразимся в снукер на втором этаже.

– Очень сложная игра, чувствую себя в ней полным импотентом.

– Страшно быть не импотентом, а педерастом. Меньше желаний – меньше проблем и расходов. На седьмом десятке, когда уже стар и вял и ждешь от жизни только приличного некролога, я выяснил, что с женщинами прекрасно можно дружить, не будем говорить об этом громко. Ну, садитесь наконец в кресло, вытягивайте свои ходули к огню и рассказывайте. Старики любят слушать. Светушка, – крикнул он в соседнюю комнату, – неси, детка, чай.