Когда я привез Нюшу к ней домой, ее сознание уже спало, включился автопилот, который снимал с нее одежду, украшения и вел в душ. Я заварил ей чай, а на тумбочке у незаправленной постели нашел упаковку алкозельцера. Ее квартира была похожа на типичное жилище занятой женщины, которое нечасто посещает домработница.

Нюша вернулась ко мне, завернутая в розовое полотенце, выпила залпом обе приготовленные кружки и сложилась в кресле, обессиленная, как первокурсница после сессии. Не знаю, зачем, но я решил выступить с речью:

– И вот это бизнес? К этому всем надо стремиться? – Я показывал рукой куда-то за окно. – Поить разный быдляк и намекать на возможность интима – это круто? А все остальные, кто работает за зарплату, – лохи. Ты, правда, смогла бы лечь под это чмо за контракт?

Только тут я осознал, что она спит. Конечно, она ведь спала задолго до того, как попала домой. Я взял ее на руки и перенес в кровать. Не могу сказать, что таскать табуированную девушку друга для меня то же самое, что рулон рубероида. Я с тихой радостью почувствовал, что полотенце на ней насквозь мокрое, и у меня есть все дружеские основания его снять.

У нее оказалось загорелое тело, маленькие соски и татуировка с горящим сердцем на лобке. Я не чувствовал позыва немедленно лечь на все это сверху, но и выключить свет не было сил. То ли ей помешала лампочка, то ли она играла со мной, но через минуту она повернулась от меня на бок, подогнув под себя ноги. Тут я наконец понял, что это уже слишком. Я укрыл ее одеялом, выключил свет и пошел размышлять о том, что жизнь всегда смеется над нами, когда мы решаем, будто чем-то лучше других.

После встречи с Тихоновым в девять часов утра меня разбудил звонок по городскому телефону.

– Здравствуйте, вам сантехники нужны? – спросил мужской голос.

– Нет, – машинально ответил я.

– Ну ладно, я тогда в конце недели позвоню, – сообщил голос и повесился.

Надо отключать городской телефон на ночь, иначе этот хмырь разбудит меня еще раз. Я смотрел на грозовое небо за окном, нависшее над городом, как возмущенное божество. Одинокий громоотвод на соседней крыше качался на ветру жалко и безнадежно. Я прокручивал в голове беседу с Юрой, и ненависть заполняла пустоты во мне как из водопроводного крана. Я очень хотел поверить в эту версию: убийца героя – бывшая любовница, хладнокровная тварь с кошельком вместо сердца. Я нашел в мобильнике один полезный номер, но меня перехватил встречный звонок Бориса Палыча Когана.

– Егорка, у меня беда, – констатировал музыкант голосом умирающего Франкенштейна.

– Запор или золотуха? – пошутил я.

– На меня напали и убили.

В ответ я начал напевать My Way. Он потребовал, чтобы я заткнулся и приехал к нему, потому что он умирает. У него, как минимум, сотрясение мозга. Вчера вечером он подходил к своему дому, его нагнали и ударили по голове чем-то тяжелым. Он пришел в себя только глубокой ночью, почувствовав вкус крови во рту, – его зубы от холода компостировали ему язык. Рядом не было никого, кто хотел бы оказать ему помощь, отсутствовали также бумажник, часы, мобильник и гитара с чехлом.

Когда я ехал на метро, я думал о Лике и Коле. Они были бы явно не против, чтобы Коган околел около своего подъезда. Может, они и Дэна убили ради квартиры? Или это сделал один Коля? Но ведь Лика ему не жена и даже не рвется в жены. Тогда какой смысл портить себе карму без всякой гарантии?

Коган встретил меня в стандартном домашнем одеянии – семейных трусах с проплешинами. Сегодня имидж дополняли бинты на голове с красным пятном на темени – прямо батяня-комбат.

– Заходи, – он стиснул мне руку. – Завтракать будешь? У меня, правда, ничего нет.

– А вы святым духом питаетесь?

– Типа того, – Палыч водрузил на нос очки и рассматривал какой-то график на стене. – Сегодня у меня 1300 калорий, то есть 120 граммов тертой моркови.

Скрипя всеми костями, он открыл холодильник, извлек из него плошку с продуктом и старательно отмерил на весах названный вес.

– Кто это вас так укоротил?

– Врач в поликлинике, – музыкант нашел в раковине немытую вилку, протер ее и приступил к еде. – Говорит, с куревом надо завязывать – легкие плохие. С женщинами тоже – сердце неважное. Я говорю: «А выпить-то хоть можно?» А он: «Можно, если дозу свою знаете». Как же не знать – знаю: от литра и выше. Тут он мне диету и выписал. Модная диета какая-то – буддийская.

– А вчера вы тоже постились? – задал я риторический вопрос, поскольку знал ответ из-за убивавшего меня перегара.

– Вчера у меня выходной был, – удивился Палыч моей иронии. – Но эти суки все испортили. Видишь, во что они мне пиджак превратили.

Он показал мне на тряпку в прихожей, которую я принял за остатки половика. Она была как будто порезана маникюрными ножницами в сотне мест, после чего ее тащили за машиной по шоссе на протяжении сотни километров.