– Держи, - Вилю была вручена виуэла, а баронесса принялась разливать вино.
– Ты обещал мне балладу. Сочинил?
– Все же ей была свойственна аристократическая бесцеремонность с нижестоящими.

– Сочинил, - бард глотнул вина. Мдаа, о таком стоит слагать легенды.
– Спеть?

– Еще спрашиваешь, - она плюхнулась во второе кресло.
– Не печку ж топить виуэлу приволокла.

Чуть улыбнулся - и как её манерам в детстве учили?
– подстроил виуэлу.

Я пел о богах, и пел о героях, о звоне клинков, и кровавых битвах;

Покуда сокол мой был со мною, мне клекот его заменял молитвы.

Но вот уже год, как он улетел - его унесла колдовская метель,

Милого друга похитила вьюга, пришедшая из далеких земель.

И сам не свой я с этих пор, и плачут, плачут в небе чайки;

В тумане различит мой взор лишь очи цвета горечавки;

Ах, видеть бы мне глазами сокола, и в воздух бы мне на крыльях сокола,

В той чужой соколиной стране, да не во сне, а где-то около:

Стань моей душою, птица, дай на время ветер в крылья,

Каждую ночь полет мне снится - холодные фьорды, миля за милей;

Шелком - твои рукава, королевна, белым вереском - вышиты горы,

Знаю, что там никогда я не был, а если и был, то себе на горе;

Если б вспомнить, что случилось не с тобой и не со мною,

Я мечусь, как палый лист, и нет моей душе покоя;

Ты платишь за песню полной луною, как иные платят звонкой монетой;

В дальней стране, укрытой зимою, ты краше весны и пьянее лета:

Просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье,

Полетим с тобой в ненастье - тонок лед твоих запястий;

Шелком - твои рукава, королевна, златом-серебром - вышиты перья;

Я смеюсь и взмываю в небо, я и сам в себя не верю:

Подойди ко мне поближе, дай коснуться оперенья,

Каждую ночь я горы вижу, каждое утро теряю зренье;

Шелком - твои рукава, королевна, ясным месяцем - вышито небо,

Унеси и меня, ветер северный, в те края, где боль и небыль;

Как больно знать, что все случилось не с тобой и не со мною,

Время не остановилось, чтоб в окно взглянуть резное;

О тебе, моя радость, я мечтал ночами, но ты печали плащом одета,

Я, конечно, еще спою на прощанье, но покину твой дом - с лучом рассвета.

Где-то бродят твои сны, королевна;

Далеко ли до весны в травах древних...

Только повторять осталось - пара слов, какая малость -

Просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье...

Мне ль не знать, что все случилось не с тобой и не со мною,

Сердце ранит твоя милость, как стрела над тетивою;

Ты платишь - за песню луною, как иные платят монетой,

Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету...

Ты платишь - за песню луною, как иные - монетой,

Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету...

– Это не то, что ты обещал, - она не поднимала глаз от стакана.

– Извини, - пожал плечами, потянулся за бутылкой.
– Вина?

– Да.

****

– Покажииии, ну покажиии, - Виль крепко удерживал полы куртки одной рукой, а второй пытался прекратить поползновения женских рук, кои с удивительным упорством пытались эту куртку с него снять или хотя бы под нее забраться.

– Нет!

Но руки не сдавались, проворно пробежав пальчиками по спине мужчины:

– Это здесь? Или здесь?

– Ай!
– восклицание не достойное воина, но сдержать его не получилось.
– Ты что делаешь?!

Виль вскочил со стула и прижался спиной к стене, плотно запахнув куртку и обхватив себя руками. Ну чисто девушка, которую домогается пьяный матрос, - пронеслось в голове. Хуже всего, что Гри совершенно не понимает, как действуют на него её прикосновения. Да и вообще вся она - немного пьяная, раскрасневшаяся, с растрепавшимися волосами.