ворили. С интересом следили мы за тем, когда выйдут

новые издания Брюсова, Бальмонта, Игоря Северянина,

и торопились их приобрести, но не для того, чтобы по­

ставить их на полку в своем книжном шкафу как укра­

шение в красивом переплете, н е т , — мы спешили первыми

подготовить, выучить и поскорее выступить со стихами

на концерте, обновляя свою программу. Иногда просили

115

у поэтов их стихи еще до того, как они появятся в пе­

чати.

Позирующий, грассирующий и витиевато-эстетный,

блестяще владевший стихом, особенно как переводчик,

Бальмонт; несколько грубоватый и внешне совсем не по­

хожий на поэта Брюсов (Бальмонт говорил о нем, что

он обращается с поэзией, как ландскнехт с пленницей),

внешне подражавший и отдаленно похожий на Оскара

Уайльда Игорь Северянин, читавший все свои стихи на

поэзоконцертах почти напевая, причем каждое стихо­

творение имело определенную, надолго запоминавшуюся

мелодию.

От всех этих поэтов Блок стоял как-то в стороне. При

чтении его стихов все мое существо охватывало такое

чувство, точно от книги исходил какой-то свет. Эта поэ­

зия звала к высокому и прекрасному. Не раз я черпала

из этих строк вдохновение для своей актерской работы

и мысленно воображала, какой же это человек, каков

он в жизни, но самого Блока я еще не видала и, как

он читал сам — не слыхала ни разу. Я только читала

его стихи и много слышала о Блоке от Качалова, с ко­

торым он был очень дружен. Вскоре я узнала, что в

Москве состоится вечер Блока и он сам будет выступать

и читать свои стихи. Я стала внимательно следить за

афишами, и вот ранней весной, если не о ш и б а ю с ь , —

в марте месяце, я увидала желанную афишу — Блок вы­

ступает в аудитории Политехнического музея. Я пошла

на этот вечер 1.

Зал переполнен... Вышел Александр Александрович,

очень скромно и строго одетый. Никакой позы, никакой

эстрадности, никакой рисовки на публику. Казалось, она

для него не существует. И в тишине напряженного вни­

мания зазвучал его голос, в каждом стихотворении раз­

ный. То мягкий и нежный, без всякой сладости, зову­

щий и пленяющий в лирике, которую он передавал

с особым, ему свойственным «блоковским» темперамен­

том (стихотворения «Влюбленность», «На островах»,

«В ресторане», «Незнакомка»); то гневный и властный

в таких стихах, как, например, «Демон» 2 (я до сих пор

слышу:

Иди, иди за мной — покорной

И верною моей рабой.

Я на сверкнувший гребень горный

Взлечу уверенно с тобой.

116

Я пронесу тебя над бездной,

Ее бездонностью дразня.

Твой будет ужас бесполезный —

Лишь вдохновеньем для меня);

то глубоко проникавший в душу каким-то особым, метал­

лическим звоном, словно колокол из серебра (в стихах

о русской природе, о России). Чувствовалось, как он

любит родину, как дорога ему эта «глухая песня ямщи­

ка», с какой верой обращается он к России:

Не пропадешь, не сгинешь ты,

И лишь забота затуманит

Твои прекрасные черты...

И невозможное возможно,

Дорога долгая легка,

Когда блеснет в дали дорожной

Мгновенный взор из-под платка...

Блок совершенно особенно, по-новому освещал жен­

скую душу с ее стремлениями и переживаниями. Стихо­

творение «На железной дороге» в его исполнении было

не только повестью о трагедии женского сердца, погиб­

шего от л ю б в и , — нет, у него это звучало гораздо глуб­

же. Гневно загорались лучисто-серые глаза поэта, они

становились черными и смотрели прямо в зал, когда оп

говорил:

Не подходите к ней с вопросами,

Вам все равно, а ей — довольно;

Любовью, грязью иль колесами

Она раздавлена — все больно.

И воскресал в памяти ряд других образов женщин, кото­

рые погибали в глуши далеких городов и городков и тра­