Шрифт:
– Будьте покойны, сударь, даю вам слово не огорчать бегством столь очаровательного тюремщика!
IV. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР «ПРЕКРАСНАЯ ТРАКТИРЩИЦА»
Прошло два часа. Лагардер, одетый в новый камзол, готовился к отъезду.
За это время Кокардас успел утолить жажду и даже, в меру своих слабых сил, сделал кое-какой запас на будущее. Нос его вновь обрел благородный оттенок алого цвета, и гасконец блаженствовал, хотя перспектива новой скачки несколько портила ему настроение. В отличие от Анри, он отнюдь не рвался в дорогу.
А Паспуаль уделил все свое внимание кухне, и та не обманула его ожиданий. Впрочем, он отдал бы все яства мира за удовольствие обнять повариху, пышнотелую девицу с румянцем во всю щеку и кроткими глазами.
При подобных обстоятельствах он становился тонким дипломатом, и все предрассудки умирали в нем, когда воспламенялась кровь. Если бы его господином был не Маленький Парижанин, а кто-нибудь другой, он бы непременно продал его, – но не за тридцать сребреников, а за горячий поцелуй дамы сердца.
Он маневрировал за обедом настолько успешно, что на десерт чмокнул в щеку грудастую красавицу, которая, впрочем, тут же брезгливо обтерла лицо фартуком. Но Паспуаль был на седьмом небе, и этого счастья ему должно было хватить на неделю.
Если бы шевалье не терзался так печальными мыслями, то он мог бы также почувствовать себя счастливым.
Губернатор де Фловиль, стремясь загладить свою первоначальную резкость, вел себя как настоящий друг. Он предложил гостю трех лучших лошадей из своей конюшни; он просил принять от него в дар увесистый кошелек.
Понятно, что первое предложение было с благодарностью принято; от второго Анри, смущенный таким великодушием, отказался: каково же было его удивление, когда на следующий день он таки обнаружил мешок с деньгами в своей седельной сумке!
Впрочем, и мадам Льебо предложила ему все свои сбережения, несказанно удивив своего мужа, который и не подозревал, что его жена так богата.
Нужно сказать, поначалу мэтра Амбруаза коробили сердечные отношения, установившиеся между Мелани и Лагардером. Однако, будучи человеком весьма здравомыслящим, он рассудил, что открытое выражение недовольства приведет к трем вещам: гневу Лагардера, раздражению супруги и насмешкам губернатора, которые, разумеется, завтра же станут известны всему городу.
Это были вполне мудрые рассуждения, ведь, в сущности, мэтру Амбруазу не из-за чего было сердиться: хотя мадам Льебо и воспылала внезапной страстью к шевалье, нравственные устои ее были непоколебимы, и она никогда не позволила бы себе перейти роковой рубеж. Супружеский долг был для нее превыше всего.
Чувствительная, умная и добрая, она читала в душе Лагардера, словно в открытой книге, и беспрестанно говорила с ним об Авроре, ободряя его самыми нежными словами и призывая не терять мужества. Она утешала его, как сестра любимого брата, и он черпал новые силы в разговоре с этой прелестной женщиной.
Итак, шевалье, надев пояс и пристегнув к нему шпагу регента, наконец-то обретшую ножны, в первую очередь счел своим долгом выразить признательность новому другу.
– Да полно вам! – ответил тот. – Если мне в качестве губернатора придется задерживать только таких злоумышленников, как вы, то я умру, окруженный верными друзьями.
– Вам же, мадам, – продолжал Лагардер, – я скажу лишь одно: воспоминание о вас навсегда сохранится в моем сердце. Если мне суждена жизнь, если исполнится мое заветное желание и я вырву мою невесту из рук врагов, мы вместе с ней встанем перед вами со словами благодарности и любви… Если же мне суждено умереть…
Едва он произнес это, как мадам Льебо пошатнулась и лицо ее стало смертельно-бледным. Весь мир перестал существовать для нее в это мгновение, настолько потрясла ее мысль о возможной гибели Лагардера.
Почти не сознавая, что делает, Мелани пылко обняла Анри, воскликнув:
– Нет, вы не умрете! Это невозможно! Я не хочу! Я буду молиться за вас каждый день, и Господь услышит меня. Вы найдете свою невесту, вы будете счастливы!
Столь велика была сила охватившего ее чувства, что растроганный Лагардер ответил ей поцелуем – возможно, чуть более долгим, чем следовало бы.
Она вздрогнула всем телом, и алый румянец залил ее щеки. Она была на вершине блаженства – она любила!
Шевалье тоже забыл, что они не одни, и в голосе его, когда он обратился к ней, зазвучала неподдельная нежность. Ему хотелось отблагодарить это великодушное создание, сердце которого отныне безраздельно принадлежало Анри де Лагардеру.
– Моей путеводной звездой будет любовь Авроры де Невер и ваша, мадам, – прошептал он ей на ухо. – Я буду часто думать о вас, и мы еще увидимся…