Увольнение.

Заявление – на стол.

Начальница отдела кадров спросила в недоумении:

– Что случилось-то?..

Да так, знаете. Ничего.

И не случится.

Теперь.

Уже.

Прощальный тортик.

Так, возможно, чувствует себя человек, которого реанимируют – и здесь, и не здесь. Печать, отметина. Превращаешься в собственный портрет, и фото будто проявляется, но – наоборот. Бледнеет силуэт, стираются черты.

Неподвижное окружение. Четкие, застывшие фигуры. Им не вмешаться. Они глядят в объектив, ощущая, как тает, растворяется сосед.

Наверно, там ему будет лучше.

Оттуда не возвращаются.

Никто не знает, как там.

Гражданское чаепитие.

Прощальная горсть.

Глухой удар.

Это двери.

Поезда.

Вздохнули, зажевали, отвлеклись, приступили к служебным обязанностям.

Август 1996 – сентябрь 2000

В больнице, о которой у меня написана целая книга, изменился дух времени – Zeitgeist, что не могло не отразиться на духе места. Раньше там кто-то бродил себе тихо и что-то такое делал, не особенно выделяясь, не бросаясь в глаза; это, как выразился мой собеседник-информатор, была эпоха Гильгамеша, а сейчас наступила он не знает какая – Калевала или еще что-то новое. Все примечательное лезет в глаза и перестает быть веселым.

Власть, как я рассказывал, сменилась там вскоре после моего ухода.

Как заселяются в жилье тараканы? Сначала они запускают разведчиков.

Такой и прибыл, из военных, на странную невнятную должность.

Он поселился в обшарпанном зубном кабинете: стол, стул, отстающая штукатурка, шкаф с какой-то херней и много пепельниц на столе. Курил он безостановочно. Одна из сотрудниц, не выдержав, взяла над ним шефство, окружила заботой; снесла к нему все свои фикусы, которые долго растила, и те погибли, ибо он, отдельно сидевшая в берлоге зверюжина, в них не только курил, но и ссал.

Разогнал отделение, где я работал, – вернее, половину объединил с другим, а во второй объявил ремонт, так что узбеки заклеили плиткой все, решительно все отверстия в туалете, и стало некуда, а потом кое-что проломили, зато расставили унитазы на расстоянии 10 см друг от другого, и прораб не видел в этом ничего скверного – пусть люди будут больше, чем братья, для этого не жалко ничего.

Во главе нового отделения наладили молодую женщину. Вскоре выяснилось, что она не просто беременна, а очень беременна. Для военного начмеда это явилось новостью.

Доктор, с ним говоривший, спросил:

– Скажите, а вот вы знали, что женщина молодая, два года назад вышла замуж, – как вы считаете, чем она будет заниматься дальше?

Начмед озадачился. Очевидно, он полагал, что дальше такая женщина становится майором.

– Ах, как это неудачно получилось.

Потом военные вступили в город, и начмедов стало не двадцать, а пятьдесят. Новый главврач, внешне похожий на неандертальца, изъяснялся гласными звуками – «ы», «э», «а».

Начали с покраски поребриков в белый цвет, что, как отметил мой собеседник, патогномонично. Продолжили созданием Единого Бюро Госпитализации – перекрыли финансовый кислород всем заведующим, а цены возвеличили до хилтоновских.

Хирургический корпус отремонтировали 20 раз и врезали электронный замок для ограниченного круга лиц; никто не знает, что там происходит, и только время от времени раздаются вопли из большого города, куда оттуда переправляют всякие осложнения.

Тут Курящий Начмед, он же Тараканий Разведчик, намухлевал с финансами в свою пользу – а может, и не в свою, но точно не в их, – и вылетел в двадцать четыре часа.

Посвященные помнят, что одной из основных достопримечательностей нашего отделения была клизменная, оснащенная особенным троном для лежачих клиентов. Но годы беспощадны; с приходом Черных полковников отделение развалилось, как все наше некогда грозное государство. Пациенты спинального отделения разбрелись кто куда. Клизменная сделалась для них, распыленных по территории, недосягаемой роскошью. Тогда сформировалась инициативная группа и составила письмо с жалобой на дискомфорт. Наверху прислушались и велели принять меры.

Меры приняли.

Сначала клизменную доукомплектовали современным компьютерным лежачим унитазом. Железное подвижное ложе с подъемом и диапазоном движений туда-сюда; под ложем – сменное ведро и система обогрева. Плюс некий процессор. Ложе простаивало без толку, под замком.

После этого за работу взялся Унтер-Начмед. Он перевелся в больницу с юга, из санатория военных летчиков. Поговаривают, что там на него завели дело.

Его любимым выражением было «Оперативный Скачок».

Он понимал под этим некое пространственно-временное перемещение. Вот, например, стоит и работает атомная станция. Аварии еще нет, но вдруг? Примем за данность и будем существовать как бы в условиях свершившегося факта.