– Вы правы, Мариона, — сказала Мари Будон, тотчас подладившись под манеры набожной компании. — Притом дамы так благочестивы, что не способны никого ненавидеть. Мне не хотелось бы говорить дурно о бедном покойнике и напоминать, как он был виноват перед моими госпожами, но даю вам честное слово, что сама видела, как они обливались слезами.

– Бедные дамы! — прошептал Лоран, привратник семинарии.

– Вы часто видите их в церкви, господин Лоран?

– И мы их тоже видим! — хором воскликнули пятеро остальных.

– Видели ли вы когда-нибудь набожность более искреннюю и светлую?

– Никогда! — вскрикнула вся компания, закатив глаза с тем умилением, которое отличает людей истинно верующих.

– А если бы вы знали их, как я! Незлобивы, как цыплята!

– Я представляю себе их испуг, когда они узнали об убийстве господина Марселанжа, — сказала Тусента Фабр.

– Скажите уж лучше отчаяние, — возразила Мари. — Душа разрывалась, смотря на них.

– А подозревают ли кого-нибудь, Мари? — спросила Бариоль.

– Трех человек в Лардероле.

– Ага! — с живостью воскликнула Мариона Жильбер. — А вы их знаете?

– Я их знаю, но не могу назвать имен. Они, возможно, невиновны, хотя я считаю их вполне способными на это, но не хочу навредить невинным.

Все восхитились ее деликатностью.

– Притом, как говорил вчера Жак Бессон графине, кто может считать себя вне подозрений? Клевета может коснуться самых добродетельных людей: и вас, и госпожи Теодоры, и Марионы Ру, и Марионы Жибер — словом, всех, известных своею набожностью.

Обе служанки густо зарделись. Им стало вдвойне лестно, что их включили в число самых добродетельных людей в городе и что они разделяют эту честь с такими женщинами, как графиня ла Рош-Негли и госпожа Марселанж.

– А! — воскликнула Мариона Ру. — Жак Бессон…

– Сказал это слово в слово вчера вечером, садясь за ужин, то есть в семь часов, после того, как он говорил с вами, выйдя из своей комнаты.

– Какой славный человек Жак Бессон! Вот уж честнейший, каких поискать! — вздохнула Мариона Ру.

– И какой кроткий! — добавила Мари Будон. — Незлобивый агнец!

– Мне кажется, вы ошибаетесь, — возразила Мариона Ру. — Это было третьего дня…

– Это было вчера, — настойчиво повторила Мари Будон. — Вы осматривали брюки господина аббата и разговаривали с Марионой Жибер, которая остановила Жака, чтобы справиться о его здоровье. Внимание женщины, столь уважаемой ее господами, очень ему польстило.

Мариона Жибер, приятно тронутая таким известием, вспомнила эти подробности, с уверенностью объявила, что все это случились накануне и без труда убедила в этом Мариону Ру. Каждый вечер в семь часов она осматривала брюки аббата, прежде чем убирала их, так же как и каждый день в то же время она разговаривала с Марионой Жибер.

– Поверите ли вы, что злые люди, подкупленные госпожой Тарад, осмелились заявить, будто Жака Бессона видели вчера идущего пешком из Пюи в Шамбла? Мог ли этот бедный Жак одолеть три мили пешком, когда он с трудом мог пройтись часок на солнце?

– Я собственными глазами видел не позже как вчера в два часа, — вскрикнул привратник семинарии, — как он тащился по улице, словно привидение!

– Вы видите, — живо подтвердила Мари Будон, — я ведь не тяну клещами слова ни из вас, ни из Марионы Ру, ни из Мариону Жибер. Вы все трое видели его вчера: вы, Лоран, в два часа дня, а они в семь часов вечера.

– И почему же эти люди так лгут? — простодушно спросила Тусента Фабр.

– Почему? — ответила Мари Будон. — Понятия не имею. И вот это-то и заставляет меня дрожать от страха, потому что я знаю госпожу Тарад: злее ее нет женщины на всем белом свете. Она такая коварная и такая хитрая, что от одного ее имени обе наши дамы бледнеют. И потом, — добавила она, понизив голос, — что касается религии, то это настоящая язычница.

Это описание вызвало у всех чувство ужаса и гнева, чем Мари Будон осталась очень довольна. Мнение о дамах, Жаке Бессоне и госпоже Тарад, высказанное ей и принятое собравшимися, было первой огромной победой, после которой ей показалось, что ее план безусловно увенчается успехом. Поэтому она поспешила воспользоваться благосклонным отношением своих слушателей, чтобы нанести последний удар.

– Дамы знают, что госпожа Тарад способна на все, — продолжала Мари Будон, — и представить себе не могут, чего она хочет добиться этой ложью. Они ведь настоящие ягнята, кроткие и простодушные, и от волнения места себе не находят. Вот только сейчас ее сиятельство сказала мне: «Мари, хотя мы все трое уверены, что Жак был с нами в этой самой комнате вчера с семи до девяти часов вечера, мне так тяжко обвинять эту женщину во лжи, несмотря на все зло, которое она нам причинила, что я была бы рада подтвердить свою уверенность свидетельствами двух таких благочестивых женщин, как Мариона Ру и Мариона Жибер, которые обе говорили с Жаком в семь часов, о чем он сразу же сказал мне, когда пришел к нам». Вот собственные слова графини, и потому она очень обрадуется и успокоится, когда я скажу ей то, что вы обе сказали мне, что говорили с ним, так же, как и Лоран, который тоже вчера видел Жака Бессона.