Шрифт:
— Но она жена моя,— ужаснулся Иргаш.
— Ты дашь ей развод... Она оказалась плохой женой, и ты дашь ей развод.
— Но... я не отдам её...
— Отдашь!
— Я убью её!
— Не посмеешь! Слушай, мальчик, что я говорю. С тобой поедут мои махрамы в горы. Ты передашь им верблюдов и груз.
— Но... Я сражался за них... я убивал. И меня могли убить.
— Ты передашь им всё... Понял?..
— Это несправедливо.
— Это выкуп за жизнь англичанина.
Глаза Иргаша бегали, он то прижимал руки к груди, то отнимал их.
— Я скажу господину, что он, — и Касымбек, поморщившись, мотнул головой в сторону очага, — умер... скажем, от... почечных колик, а? Но если ты не исполнишь...
— Будет исполнено, — со стоном Иргаш поклонился Касымбеку.
— Не вздумай замахнуться на меня... Я не таким, как ты, обрезал нить жизни.
Снова Иргаш поклонился, хотя глаза его искали нож,
— Повтори, что господин Мохтадир велел сказать этому, — и Касымбек мотнул головой в сторону очага.
— Он приказал передать: «Пусть скачет к Энверу, передаст письмо, и с богом да начинают!»
— Дай мне письмо.
— Зачем оно вам?—Иргаш испуганно посмотрел на очаг. В сумерках нелепо торчали сапоги и, казалось, шевелились.
— Пойди принеси его.
— Но оно в руке, а вдруг он... он меня... схватит.
— Ты же сам говорил: удар беспощаден. Принеси сейчас же.
Медленно, очень медленно, едва передвигая ноги, Иргаш доплёлся до очага. Он долго стоял над телом, не решаясь прикоснуться к нему. На измазанном, почти чёрном лице Чандра Босса смотрели из темноты широко открытые, словно удивлённые, глаза.
— Ну, я долго жду! — послышался голос Касымбека. Резко наклонившись, Иргаш взялся пальцами за кончик свитка. Он не поддавался. Дрожа от ужаса, Иргаш тянул его к себе, но пальцы мертвеца, сведенные смертной судорогой, цепко держали бумагу. В отчаянии Иргаш дернул, послышался звук рвущейся бумаги. Казалось, мёртвый не желал отпускать документ. И, взмах-нув рукой, Иргаш тонко взвизгнул и в два прыжка достиг помоста. Касымбек скрипнул зубами. Большой кусок письма вместе с восковой печатью отсутствовал.
— Сгори ты живой в могиле, — рассвирепел Касымбек, — ты испортил, собака, письмо!
— Это он! Это он, — дергающейся рукой Иргаш показывал на тело Чандра Босса, теперь вывалившееся из очага и лежавшее на земле. В пальцах за-коченевшей руки белел в почти полной темноте обрывок бумаги, — Он не даёт... он не... ох...
Голос Иргаша срывался в истерический вопль.
С силой Касымбек толкнул Иргаша в шею: — Иди же!
Для того, чтобы высвободить кусочек пергамента с восковыми печатями, Иргашу потребовалось очень много времени. Только настойчивые понукания и угрозы Касымбека заставили его разжать окоченевшие пальцы Чандра Босса и осторожно взять обрывок письма.
Иргаш уехал. Труп унесли.
Двор, цветник уже давно погрузились в сумерки, а Касымбек всё ещё сидел на помосте в тяжком раздумье.
Тихо звякнула цепочка на двери. К помосту подошла и села Фарида. Она долго разглядывала Касымбека и, вздохнув, заметила:
— Всё думаешь?
— Думаю. Ничего не слышно?
— Нет... Сквозь землю провалилась... Утонула, наверно.
— Не смей так говорьть! Она жива! Любовь моя не могла умереть.
— Братец, разве можно так тосковать, убиваться пи какой-то? Нет, нет, я ничего не скажу... Конечно, эта Жаннат очень красива... но её красота... неземная.
— Вот именно, неземная, — тихо проговорил Касымбек... — О, Жаннат, где ты? Где ты?
— Она джинья! Как появилась при тайных обстоятельствах, так и исчезла, словно дым... Не тоскуй, брат, дай я развею тебе скуку, дай я тебе найду красавицу и поженю тебя.
— Не надо, Жаннат найдут... Я послал всюду искать её. Её найдут...
— Эх, братец, а у меня для тебя есть одна тут подходящая.
И так как больше Касымбек не перебивал её, Фарида, обхватив себя одной рукой под грудями, оперлась на другую руку и принялась рассказывать.
— Красоты она прелестной. Все, кто её увидит, у того сердце брызнет кровью. От одних рассказов о ней все делаются безумными Меджнунами. Все эти бухарские красавицы тощие да чёрные. И потом эта сбежавшая Жаннат порченая, разводка. Уж я тебе нашла настоящую круглолицую, луна в полнолуние, пудов на шесть, с лицом румяным, пальцем ткни — кровь брызнет, а щёки-то... щёки носик растаскивают, а глазки щёлочки, а в них точно чёрные жуки бегают зырт-зырт, а посмотришь — перезрелые вишни. Блестят, за душу хватают.