И другие, чем-то неуловимо похожи на самого Даллена.

У этих волосы черные, как у мистралийцев, и золотистые, чуть вытянутые к вискам глаза. Хотя и не такие удлиненные, как у Даллена... И у стоящих на террасе у дверей здания, похожего на небольшой храм.

Из дверей появляется немолодой величавый правитель или жрец... Нет, скорее наставник! Да, это Наставник, благословляющий учеников... И как похож на мэтра Истрана! Не внешне, а чем-то другим, неуловимым - похож!

Уколов запястье узким сверкающим ножом, пожилой найгери протягивает руку над серебристой чашей, которую держит юный служка, и роняет в вино несколько капель крови. Стоящие рядом следуют его примеру. Наставник вновь принимает чашу и протягивает ее... Даллену!

Даллен обнажает меч и на раскрытых ладонях подает его стоящему рядом молодому черноволосому парню с такими же удлиненными золотистыми глазами, затем почти тем же жестом протягивает сложенные ковшиком ладони вперед. Наставник ободряюще улыбается - и чаша с вином и кровью ложится в отрекшиеся от оружия руки.

Даллен, преклонив колено, и, словно целуя священную чашу, касается губами вина.

Что это? Братание? Посвящение?

Парадные одежды... воинский салют - выхваченные из ножен мечи. Впечатляет... хотя стоящие на террасе не салютуют. У них вообще нет оружия. И у Даллена теперь нет...

Город медленно тает, сменяясь ночью и лесом, Даллен и еще двое сидят у костра возле уютной хижины и вместе чему-то смеются.

И вновь город - но уже другой. Какой-то дворец, роскошный и аляповатый, словно жирный купец в расшитой алмазами одежде...

А встречают посольство разодетые придворные - такие же разубранные и очень соответствующие своему дворцу. Какие лица! Тут нужен художник... невероятная смесь страха, ненависти, восхищения и подобострастия... И Даллен с товарищами - праздничные, гордые и строгие черные плащи и длинные одежды, текущие, простые и необыкновенно изящные, похожие чем-то на эгинские туники... и такие же, как складки одежд, плывущие движения...

Взгляды найгерис, отчужденные и полные скрытого презрения... И ненависть во взгляде самого Даллена - ненависть на спокойном и вежливо улыбающемся лице.

Видение вдруг заколебалось, словно горячий воздух над костром

Орландо скорее ощутил, чем услышал странное напряжение в сильном, чистом, невероятного диапазона голосе Поющего, и вдруг вспомнил... Вспомнил, заново переживая давно и хорошо забытую боль, с которой товарищ Пассионарио, обиженный на весь свет и заодно на Кантора с Амарго, не ставящих его ни во что, сбегал на любимую скалу и сидел там, глотая слезы и вспоминая давние-давние годы, когда от него ничего не требовали и ничего не ждали...

Нет, это было что-то другое... но так похоже... Полуэльф почувствовал отчетливый комок в горле.

Привычная дежурная улыбка - всё хорошо, вы слышите!
– и обреченное знание, что опять увидишь во сне то, что так хочется... и так не хочется видеть.

Хорошо запрятанное сочувствие, от которого ещё паршивее на душе...

Но это же не его мысли! Такого с ним не было!

Безвкусный дворец и встречающая посольство толпа окончательно потеряли четкость, а потом сгинули, как сдернутая занавесь, и Орландо увидел...

Сторожевую башню с тяжело колышущимся знаменем, веселую солнечную площадь, разноцветные булыжнички мостовой, башенки и витражи таких уютных и родных улиц...

Узенькие переулочки и умывающуюся на крыльце милого маленького домика кошку...

А потом всё исчезло. Внезапно. Резко.

Даллен, как будто не понимая, что он делает, перебирал одной рукой струны гитары, и они отзывались - тревожно и недоумевающе.

Мафей и Жак сидели, как пришибленные.

В комнате повисло молчание.

– Боги, как же вы похожи...
– Орландо, не стесняясь, стер со щек слезы.
– Вам с Кантором всё-таки без амулетов нельзя.

* * * * *

Наверное, он должен был мерзнуть...

Наверное...

Плащ, лихорадочно сдернутый с крючка в прихожей и наброшенный поверх рубашки, вряд ли мог спорить с ортанским климатом, но Кантор почему-то не ощущал холода. Он вообще почти ничего не ощущал.

Говорят, что любовь - это доверие. Что нельзя любить, не доверяя.

Врут. Можно. Потому что Ольга любит его. Он же чувствовал! Любит!

Любит, но не верит. Так и не поверила, что он вернулся ради нее, а не ради этого трижды неладного проклятья, в землю б Харгана за него вколотить! Не верит, что он пришел к ней по своей воле... Не верит в его любовь! Согласилась на брак - из сострадания? Торо венчал их, а она, отвечая "да", мысленно жертвовала собой, из жалости обрекая себя на ад жизни с любимым - но не любящим?

Как он тогда сказал ей?

"Либо мы просто поверим друг другу, либо нам уже никакие клятвы не помогут".