— Был. Да ведь врач недугу телесному противостоять иногда может, а Николая Ивановича недуг сердечный поразил. Несправедливость человеческая. Все для людей желал, о народе российском пекся и в преступники государственные вышел. С обидой своей не справился.

— И государь его видеть не захотел, вернуть типографию не обещал?

— Где там! Передавали мне, что его императорское величество великое неудовольствие высказал — Новиков лично не пытался его за милость благодарить.

— Это кто же такое узнал?

— Госпожа Нелидова Екатерина Ивановна. Она же и гнев государев утишить сумела, тяжкою болезнию Николая Ивановича его извинила. А то чуть приказа не вышло силой Новикова с дороги свернуть, чтобы государю в ноги упал.

— Да уж такой неожиданности никто бы не пережил.

— Вот Екатерина Ивановна тут все силы приложила, спасла Николая Ивановича.

— Значит, благополучно доехал.

— Как сказать — благополучно. Авдотьино в полном разорении нашел, детей едва не в рубище.

— Это за четыре-то года!

— В России на разор и года хватит. Вот что в письме мне из Авдотьина пишут: «По возвращении своем Николай Иванович увидел себя лишенным почти всех способов содержания себя с семейством одними доходами с оставшейся небольшой подмосковной деревни и потому принужден был заложить помянутую деревню, в 150 душах состоящую, в Московский опекунский совет в 10 000 рублей серебром. Часть сей суммы употреблена на поправление домашней экономии, а остальные деньги издержаны на покупку хлеба для прокормления людей по случаю бывшего здесь хлебного неурожая».

— Несчастливый человек!

— Да разве это все, Василий Васильевич! Вы сами отец, сами знаете, как о детках сердце болит, а Николай Иванович ровно в госпиталь приехал.

— Как это? Какая еще беда его постигла?

— Та, что сын припадками стал страдать нервическими. Более ни учиться, ни даже к чтению прилежать не в состоянии.

— Наследственное?

— Какое! Напугался, когда военная команда Авдотьино обыскивала. Так напугался, что несколько месяцев слова не мог вымолвить. Да и дочка не совсем чтобы в себе стала.

— Вот уж поистине кара не по вине!

— Какая у такого человека вина! Сам мне в письмах признается, что не разор ему горек. Тут он все еще надежду питает какой-никакой порядок навести.

— Что ж тогда?

— Праздники. Праздники авдотьинские, где мартинисты наши собираться могли. На них теперь у Николая Ивановича ни средств, ни силы нет. Спасибо, собственные да и соседские крестьяне не забывают. Всеми силами поддерживают.

— Его же крепостные?

— Друг мой, сами знаете, сколь отвратительно нам всем это рабское состояние, что мы и вслух произносить его не хотим. Для Николая Ивановича главное, чтобы крестьяне ни рабами, ни должниками новиковскими себя не чувствовали.

— И как же этого ему достичь удается? Обхождением?

— Обхождение само собой. Но у Николая Ивановича целая метода придумана, обоюдовыгодная, как сам он отзываться любит. Из земель своих он общественные участки выделил. Что с них урожая снимет, все в закрома для общественного прокормления на случай неурожая или беды какой крестьянской. Себе зернышка не возьмет. Тем не то что Авдотьино свое — всю округу держит.

— Положим, а обрабатывать их кому? Сам хлеб не вырастет.

— А с работами особый порядок. Не может должник новиковский долгу своего ни деньгами, ни натурой, в общественные закрома вернуть, может все на общественных нолях своим трудом.

— Что ж, Николай Иванович сам назначает, кому на какую работу и когда идти?

— Ни Боже мой! Все добровольно. Как у себя на наделе управятся, час свободный найдут.

— И находят?

— Еще как находят. Сам, в гостях у Николая Ивановича будучи, видал, на общественных полях работа что ни день кипит. Людей всегда полно.

— Но как же в таком случае Николай Иванович процент назначает?

— Ни о каких процентах у него и речи нет. Сколько взял, столько отдал.

— Сколько взял, столько отдал? А на что усадьбу содержать? Самому кормиться?

— Было время — на труды литературные. Нынче такой возможности нет. Где подлатать дом удастся, где какой венец в срубе сменить — крестьяне из лесу бревно–другое своими лошадьми подкинут, сами же и заменят.

— Да, хозяином господина Новикова не назовешь. А сам-то он как?

— Чуть–чуть покрешпе стал. По деревне прогуливается, когда пряники да заедки в доме есть — детишкам их раздавать любит. Они за ним так стаей и ходят.

— Пословица мне вспомнилась: простота хуже воровства, без живой нитки оставит, по миру пустит.