Шрифт:
Павловск. Великий князь Павел Петрович, Е. И. Нелидова.
— Боже, как я ненавижу эту женщину, как ненавижу…
— Государь, я не спрашиваю, о ком…
— Я ничего не скрываю. И не буду скрывать! Речь идет об императрице, об этом чудовище, отравившем мне всю жизнь!
— Бога ради, государь! Как можно!
— Я так думаю и так чувствую!
— Но ведь кругом уши! Вы не в безопасности каждую минуту. Если вам не дорога ваша собственная жизнь, пожалейте тех, кто без вас не мыслит своего существования. Поостерегитесь, сир!
— Император! Если бы это говорили не вы, Катишь, я бы принял подобное обращение за насмешку. Да, да, именно насмешку.
— Мой государь, я говорю о том, что неизбежно совершится: вы поднимитесь на отеческий престол и тогда…
— Вы повторяете эту перспективу как заклинание, Катишь, но ваше заклинание раз от разу теряет свою силу.
— Заклинание! Побойтесь Бога, мой государь, это всего лишь констатация освященного временем порядка вещей.
— Катерина Ивановна, остановитесь! Вы знаете, что довело меня до исступления? Нет? Так не пытайтесь осуществить воскрешение Лазаря — оно удалось только нашему Вседержителю. Вы знаете, что этот несчастный книгоиздатель Новиков был привезен из Москвы в Шлиссельбургскую крепость? И подвергнут допросу не кем-нибудь — самим Шешковским?
— Господи, сохрани и помилуй…
— Да, да, императрица передала в руки кнутобойцы умирающего человека. Более того — дала этому выродку рода человеческого специальные указания не предпринимать никаких мер предосторожности.
— В чем бы он ни был повинен, но Шешковский…
— Почему же, я скажу вам, в чем вина Новикова. Меня не интересует, что именно решили ему приписать.
— До меня дошло, что речь шла о масонстве.
— И что из того? Оно никогда еще в Российской империи не запрещалось, не так ли?
— Да, но воля императрицы…
— Воля императрицы обратилась на одну–единственную подробность: связь масонов с великим князем, наследником престола.
— Но ведь это дело вашей совести, государь, вашего душевного выбора. Человеку нельзя приказать…
— Катерина Ивановна, вы говорите глупости. Масоны — это множество мыслящих, не подчиняющихся монаршей воле людей, объединенных в организацию с твердой дисциплиной. Дисциплиной по разуму — не от страха. И все эти люди могут оказаться сторонниками наследника престола. Вот вам суть дела.
— Неужели это так, государь? Неужели ревность к власти…
— А что иное? Хотя императрица и делает в своем указе все, чтобы скрыть истинные свои побуждения.
— Что же, императрица права в главном: масоны все на вашей стороне, как все сколько-нибудь образованные люди.
— Ей стали известны даже те немногие личные встречи, на которые приходилось согласиться.
— Но ведь каждый раз речь шла всего лишь о книгах, которые вы, государь, хотели иметь, а они вам доставляли. Вы не крылись с этими встречами.
— Как видите, к сожалению. К сожалению прежде всего для этого злосчастного поручика. Хотите знать содержание указа? Нет–нет, вы положительно должны его знать. Мне кажется, в нем эта до мозга костей фальшивая женщина превзошла самою себя.
— Государь, сжальтесь!
— Оставьте меня в покое. Вот вам обвинения, в некоем, никак иначе не раскрытом, гнусном расколе. Некие корыстные обманы, также никакими документами не подтвержденные. Сношения с герцогом Брауншвейгским и многими иностранцами — открытые, явные, связанные исключительно с масонством.
— Но государь, значит, обвинению подверглись все масоны? Это произведет настоящий переворот в нашем обществе.
— В том-то дело, что нет. Указ не распространяется на всех масонов. Он выбирает единственного среди них — кто общался с наследником престола — и на него одного обрушивает всю тяжесть необъясненных обвинений и фантастическую кару. Вы можете себе вообразить: 15 лет одиночного заключения в крепости!
— Боже праведный!
— И это еще в виде величайшей монаршей милости. Именно милости! Высочайший указ так и говорит, что за свои «обнаруженные и собственно им признанные преступления», а дальше — «хотя он и не открыл еще сокровенных своих замыслов». Каково?
— А у него, говорят, остались дети круглые сироты. Супругу господин Новиков недавно будто бы похоронил. Она кончила наш Смольный институт.
— Вполне вероятно.
— Не знаю, стоит ли вас, государь, огорчать еще одной подробностью. Но вы говорили о жестокости…
— Я слушаю, Катишь.
— Эти дети больны. Тяжело больны. Когда посланная главнокомандующим Москвы князем Прозоровским в новиковскую деревню команда производила обыск, солдаты настолько напугали детей, что один потерял с того времени дар речи, а другой бьется в постоянных нервических припадках.