Лия продолжала держать на прицеле оконные проемы. Вдруг еще клюворотые попрут?

– Этот осм один, Лия, – произнес Бор. – Больше их нет. Рядом, по крайней мере.

Лия недоуменно уставилась на напарника. Почему-то она верила его словам, при этом была не в силах понять, откуда у Бора такая уверенность в отсутствии других осмов. Да и этого он каким образом вычислил до того, как тот появился в оконном проеме?

– Ты меня в последнее время удивляешь все больше и больше, – произнесла девушка. – Как ты понял, что этот урод сейчас свой клюв в окно всунет? И откуда узнал, что он один?

– Помнишь, я говорил недавно, что запахи хорошо чую? Ну, намного лучше, чем многие люди? А эти осмы воняют хуже разложившихся трупов. Я их теперь, после того боя с ними, за километр унюхаю.

– То есть, ты оба раза определил его приближение по запаху?

– Да. Но не только… Как-то понял, когда и куда нужно было швырнуть того, в тряпках. И что осм сейчас в окне появится, знал… правда, не понял откуда. Тут дело точно не в запахе. Просто знал – и все.

– Отлично сработал, Бор, – улыбнулась Лия, одобряюще похлопав громилу по плечу. – А тот в тряпках – это дамп.

– Дамп? Это которым ты ругаешься?

– Ну да. Те еще твари… Не смотри, что выглядят как полусгнившие трупы, – с оружием они обращаться умеют. А еще они отличные следопыты. Если в схватке с ними дашь уйти хоть одному – все, считай, что они сели тебе на хвост. Уцелевший позовет подмогу, которая обязательно выйдет на след. И нападет при первом же удобном случае, до того незаметно держась на расстоянии.

– Сложно все тут, – сказал Бор, почесав в затылке. – Но ничего, прорвемся. Не впервой.

– Это точно, – улыбнулась Лия.

Запах разлагающейся плоти в стенах Ховринской больницы был обыденным явлением, но на отдельных ее участках ощущался особенно остро. Шахта лифта, так ни разу и не использовавшаяся по прямому назначению, теперь представляла собой своеобразный могильник, дно которого было завалено трупами. Причем в руке почти каждого из них было крепко сжато что-либо колюще-режущее, начиная от неплохих ножей и заканчивая грубо заточенными кусками железа.

– Самоубийцы, – констатировала Лия. – И эта шахта – что-то вроде алтаря.

– Почему ты так думаешь? – спросил громила, с содроганием рассматривая жуткую картину.

– Видишь того человека, что лежит сверху? В руке у него нож не самого лучшего качества. Рана на шее неровная, местами рваная – так бывает, когда режешь плоть плохо заточенным лезвием. Или вон тот ворм с обломком фламберга в лапе. Понятно, что это он сам себя кромсал, пока не сдох, – такие жуткие порезы можно нанести только «пламенным клинком».

– Зачем они это делали?

– Дамп их знает. Точнее, шам в данном случае. Скорее всего, что это он их и заставил наложить на себя руки, в соответствии со своей извращенной фантазией. Знаешь, я все больше склоняюсь к тому, что все происходящее в этой проклятой больнице – какой-то культ. Ты не заметил ничего необычного в местных вояках?

– Нет. Ну, кроме того, что они какие-то… сами не свои, что ли.

– Зомби, что ж ты хочешь. Марионетки во власти ментальной силы шама. При этом, если ты заметил, некоторые раны на телах этих марионеток точно были получены не в бою – слишком уж правильный рисунок у этих отметин. Скорее всего, это шрамирование.

– Что? – не понял Бор.

– С живого тела тонкими полосками снимается кожа для того, чтобы получить четкие шрамы, складывающиеся в рисунки, почти всегда несущие ритуальный смысл.

– Ну да, я заметил, – согласился Бор. – Только значения не придал. А вот у дампов ничего такого не было.

– Этих шрамировать бесполезно, – махнула рукой Лия. – Поверхность их тел постоянно гниет и обновляется, попробуй сделать на таком долговременную отметину. Но у тех дампов, что лезли в атаку, на тряпках те же рисунки есть. Кровью написанные.

– А я думал, это просто брызги такие…

– Не просто. Помимо этого есть еще одно наблюдение. Помнишь того нео и маркитанта? Их взгляды были все время как бы затуманены и прояснились лишь перед смертью. Это шам отпустил их за ненадобностью. Было еще несколько зомби с таким взглядом, в основном люди. Но у большинства марионеток глаза горели кровожадностью, азартом, фанатизмом.

– Действительно, было, – кивнул громила. – И как это ты все замечаешь? Я в горячке только и думал, как бы покрепче по очередной роже треснуть.