дорогую из всего, что у нее было: свой венчальный цветок. Этим подарком, сделанным ото

всей души, она отметила и приветствовала его грядущее величие, которого так горячо

желала для счастья Украины.

Здесь кончается веселие и начинается тризна. Тризна по провозвестнику и главному

герою истинной (не той, которой добивались казаки) свободы Украины; готовилось

событие, которого желали самые заклятые враги украинского народа.

VI

В начале 1847 года, приехав в Киев, я прослышал краем уха, что мои братья во Христе,

объединились в братство Кирилла и Мефодия, выработали свой устав и даже имеют свой

особый знак — литой перстень из железа, с буквами К. М.Один из членов этого святого

братства собирался ехать в славянские страны, чтобы в Праге и других центрах славянской

науки изучать славянские языки, а вернувшись, занять кафедру в одном из украинских

всеучилищ. Я не собирался застревать в Германии, хотя и направлялся туда с письмом

Плетнева к Жуковскому. Незадолго до этого умер известный академик — славист Прейс, а о

Срезневском, который занял его пост позднее, еще не было слышно. Академия наук послала

меня пополнить мое славянское образование, чтобы, вернувшись, я смог одновременно

стать и адъюнктом Академии, и преподавателем университета. И мы договорились с этим

членом братства ехать за границу вместе. Я стал допытываться у него: верны ли слухи

относительно святого братства.

Мой будущий попутчик, беспечно засмеявшись, ответил мне, что это была всего лишь

ребяческая забава, и, опомнившись, они этот устав давно сожгли, а перстни побросали в

воду.

Позже я узнал, что это была всего лишь приготовленная, специально для меня и

Шевченко, отговорка, на случай, если мы что-то проведаем об их политическом обществе.

Как я узнал позднее, в уставе среди прочих мудреных замыслов было сказано, что украинцы

должны объединиться в одну Славянскую федерацию под протекторатом всероссийского

императора, а если бы русский император на это не согласился, искать иное решение. /154/

Обоих нас с Шевченко решили оградить от участия в тайном политическом обществе,

так как мы все равно трудились на благо славянской и украинской свободы, а в том случае,

если бы начались правительственные гонения, никто бы не смог к нам придраться.

Это была медвежья услуга. Благородство наших друзей погубило нас обоих.

Тешась своими великими подвигами в будущем, киевляне беспечно разговаривали о

своих тайных замыслах, и все стало известно. Некий Петров, подслушав что-то странное,

149

проник в братство и начал громче всех разглагольствовать о свободе Украины, о московских

притеснениях и так далее. Украинские заговорщики тут же приняли его в свои ряды, а он,

получив в руки кое-какие свидетельства о тайном политическом обществе, передал их

господину Михайлу Юзефовичу, который занимал тогда пост попечителя киевского

учебного округа.

Пусть кто-нибудь другой расскажет, что предпринял Юзефович в связи с этим делом.

Сам я ничего не видел, и могу передать лишь то, что мне было рассказано; я с ранних лет

был облагодетельствован этим человеком, и был бы очень рад, если бы все соответствовало

тому, что излагал мне потом сам господин Юзефович, который дважды повторил мне эту

историю, объясняя свою позицию.

Мы благополучно выехали с достопочтеннейшим братом из Киева в Варшаву и занялись

там изучением старого польского языка, руководствуясь наставлениями благородного

труженика науки Вацлава Александровича Мациевского. Как-то раз пишем мы да

выписываем из книг всякую всячину, ожидаем весточки от Шевченко, сидя за одним столом,

и мне невдомек, что в ящик этого стола заложена страшная мина. Миной этой оказался

устав общества святых братьев Кирилла и Мефодия, который мой достопочтенный брат с

какими-то благородными намерениями провез в славянскую заграницу, ни полсловом не

обмолвившись об этом.

Среди прочих мы познакомились в Варшаве с сенатором Стороженко, который был

тогда правой рукой покровителя Варшавы князя Варшавского графа Паскевича-

Эреванского. Этот земляк великого полководца и сатрапа втирался в дружбу к графу с

помощью того украинского веселого балагурства, которое еще при российских