Шрифт:
окажется, что он земли объелся.
О раннем своем детстве поэт вспоминает в одном из великорусских рассказов
(«Княгиня»), писанных им в ссылке. Приводим это место здесь.
«...Передо мною наша бедная, старая, белая хата, с потемневшею соломенною крышею
и черным дымарем;а около хаты, на прычилку, яблоня с краснобокими яблоками, а вокруг
яблони цветник, любимец моей незабвенной сестры, моей терпеливой, моей нежной
няньки. А у ворот стоит старая развесистая верба, с засохшею верхушкою; а за вербою стоит
клуня, окруженная стогами жита и разного всякого хлеба; а за клунею, по косогору, пойдет
уже сад, а за садом — левада;а за левадою — долина, а в долине тихий, едва журчащий
ручеек, уставленный вербами и калиною и окутанный широколиственными, темно-
зелеными лопухами. А в этом ручейке, под нависшими лопухами, купается кубический,
белокурый мальчуган; выкупавшись, перебегает он долину и леваду, вбегает в тенистый сад
и падает под первою грушею или яблонею, и засыпает настоящим невозмутимым сном.
Проснувшись, он смотрит на противоположную гору, смотрит, смотрит и спрашивает у себя:
«А что же там за горою? Там должны быть железные столбы, что поддерживают небо. А
что, если бы пойти да посмотреть, как это они его подпирают? Пойду да посмотрю! ведь это
недалеко». Встал и, не задумавшись, пошел он через долину и леваду прямо на гору. И вот
выходит он за село; прошел царину, прошел с полверсты поле; на поле стоит высокая,
черная могила. Он вскарабкался на могилу, чтоб с /22/ нее посмотреть, далеко ли еще до тех
железных столбов. Стоит мальчуган и смотрит во все стороны: и по одну сторону — село, и
по другую сторону — село, и там из темных садов выглядывает трехглавая церковь, белым
железом крытая; там тоже выглядывает церковь из темных садов и тоже белым железом
крытая. Задумался мальчуган: «Нет, — думает он, — сегодня поздно, не дойду я до тех
железных столбов; а завтра, вместе с Катрею, — она до чередыкоров погонит, а я пойду к
железным столбам; а сегодня одурюМикиту: скажу, что я видел железные столбы, те, что
подпирают небо». И, скатившись кубарем с могилы, он встал на ноги и пошел, не
оглядываясь, в чужое село; к его счастию, встретились ему чумаки и, остановивши,
спросили: «А куди мандруеш, парубче?» — «Додому!» — «А де ж твоя дома, небораче?» —
«В Керелівці!» — «Так чого ж ти йдеш у Моринці!» — «Я не в Моринці, а в Керелівку йду».
— «А коли в Керелівку, так сідай на мою мажу,товарищу, ми тебе довеземо додому».
Посадили его на скрыньку,что бывает в передке чумацкого воза, и дали ему батог в руки, и
он погоняет себе волы, как ни в чем не бывало. Подъезжая к селу, он увидал свою хату на
противоположной горе и закричал весело: «Онде, онде, наша хата!» — «А коли ти вже
бачиш свою хату, — сказал хозяин воза, — то і йди собі з богом». И, снявши мальчугана с
воза, спустил его на землю и, обращаясь к товарищам, сказал: «Нехай іде собі з богом!» —
«Нехай іде собі з богом!» — проговорили чумаки, и мальчуган побежал себе с богом в село.
Йа дворе уже смеркало, когда я (потому что этот кубический, белокурый мальчуган был не
кто иной, как смиренный автор сего, хотя и не сентиментального, но тем не менее
печального рассказа) подошел к нашему перелазу; смотрю через перелаз на двор, а там,
21
около хаты, на темном, зеленом, бархатном спорыше,все наши сидят себе в кружке и
вечеряют; только моя старшая сестра и нянька Катерина не вечеряет, а стоит себе около
дверей, подперши голову рукою, и как будто посматривает на перелаз. Когда я высунул
голову из-за перелаза, то она вскрикнула: «Прийшов, прийшов!» Подбежала ко мне,
схватила меня на руки, понесла через двор и посадила в кружок вечерять, сказавши: «Сщай
вечерять, приблудо!» Повечерявши, сестра повела меня спать и, уложивши в постель,
перекрестила, поцеловала и, улыбаясь, назвала меня опять приблудою. Я долго не мог
заснуть; происшествия прошлого дня мне не давали спать. Я думал все о железных столбах
и о том, говорить ли мне о них Катерине и Миките или не говорить? Микита был раз с
отцом в Одессе и там, конечно, видел эти столбы: как же я ему буду говорить о них, когда я