люди были выведены на полянку, в том числе и я, в 7 часов явился сам капитан Косарев во

всем своем ослином величии и после горделивого приветствия подошел прямо ко мне,

благосклонно хлопнув меня по плечу, и сказал: «Что, брат, отставка? Нет, мы еще из тебя

сделаем отличного правофлангового, а потом и с богом». И тут же отдал приказание

капральному ефрейтору заняться со мной маршировкой, и ружейными приемами часика

четыре в день» (V, 53).

Даже участливое отношение к поэту коменданта укрепления И. Ускова не всегда

соответственно воздействовало на подчиненных. Е. Косарев заботился прежде всего о

служебной карьере, о том, чтобы подчеркнуть свою власть над солдатами, свое

превосходство над ними.

Смрадная казарма, муштра, моральная угнетенность в течение десяти лет подорвали

здоровье Шевченко, и он из ссылки возвращался постаревшим, физически надломленным,

но — духовно не покоренным. Поэтическое творчество, общественно-политическая

деятельность, возобновившиеся с первым дыханием свободы, свидетельствовали о его

дальнейшем возмужании. В новой исторической обстановке, характеризующейся

обострением феодально-крепостнической системы, поэзия Шевченко зазвучала с новой

силой. Расширился круг ее ценителей, возросло внимание к ней со стороны общерусской

демократии.

Возвращавшегося из ссылки поэта радушно встречали почитатели его музы в Астрахани

и Нижнем Новгороде. Об этом речь идет в воспоминаниях И. Клопотовского, работавшего

учителем Астраханской гимназии (его воспоминания записаны В. Кларком), чиновника

нижегородской палаты К. Шрейдерса (в записях Г. Демьянова), у которого Шевченко жил на

16

квартире во время длительной вынужденной остановки в Нижнем Новгороде. К. Шрейдерс

выезжал тогда по делам и в Петербург. По просьбе поэта он навестил М. Лазаревского и

застал там немало студентов, которые, узнав, что К. Шрейдерс приютил Шевченко,

устроили ему настоящую овацию.

Последний период жизни Шевченко освещен в воспоминаниях современников шире,

обстоятельнее. Среди их авторов — видные писатели, художники, общественные деятели.

Кроме упомянутых уже И. Тургенева и Я. Полонского, — Н. Лесков, М. Микешин, Г.

Честаховский, Л. Жемчужников, А. Церетели. Во многих из них акцент сделан не на

деталях быта, а на его интересах к науке, литературе, искусству, участии в общественных

делах. Понимая, насколько важно полно и правдиво запечатлеть не только факты, но и их

обусловленность конкретно-историческими обстоятельствами, многие мемуаристы

стремились воспроизвести образ поэта в контексте эпохи как исторической, так и

литературной, раскрыть величие и своеобразие его духовного мира. Тут же встречаем

немало сведений о всесторонних связях украинского поэта с деятелями культуры России,

Польши, Белоруссии, Грузии. Е. Юнге подробно рассказала о дружбе Шевченко с А.

Олдриджем.

О пристальном интересе Шевченко к достижениям русской литературы

сви-/17/детельствуют его записи в дневнике, высказывания в письмах. «Все дни моего

пребывания когда-то в Яготине, — писал поэт В. Репниной, — есть и будут для меня ряд

прекрасных воспоминаний. Один день был покрыт легкой тенью, но последнее письмо ваше

и это грустное воспоминание осветило. Конечно, вы забыли? вспомните! Случайно как-то

зашла речь у меня с вами о «Мертвых душах». И вы отозвались чрезвычайно сухо. Меня это

поразило неприятно, потому что я всегда читал Гоголя с наслаждением... Меня восхищает

ваше теперешнее мнение — и о Гоголе, и о его бессмертном создании... Перед Гоголем

должно благоговеть как перед человеком, одаренным самым глубоким умом и самою

нежною любовью к людям!» (VI, 64 — 65). Прочитав «Губернские очерки» М. Салтыкова-

Щедрина, Шевченко с восхищением писал о том, что в лице автора «Губернских очерков»

Гоголь имеет гениальных учеников, последователей, продолжающих его традиции в новых

исторических условиях. Такие отзывы о творчестве классиков русской литературы

убедительно свидетельствуют о том, что Шевченко хотел видеть такой и украинскую

литературу. Не случайно он столь решительно поддержал обличительный пафос «Народних