Олег Иванович вышел из гостиницы в лёгком волнении. За свою долгую жизнь он испытал много радостей и разочарований. Его трудно было уже чем-нибудь удивить, и он постепенно разучился волноваться. А тут, поди ж ты, и пульс зачастил, и дыхание стало глубоким. В грудь задувал холодный ветерок с Енисея, словно припоминая, что здесь север, зима не за горами, и поговорка “Солнце светит, но не греет” относится именно к этим краям. “Надо же, именно здесь я пришёл на этот свет. М-да… А здесь в общем-то ничего, жить можно. Даже вон цветочки на клумбах растут. Только вот небо какое-то бледное”, – подумалось ему. Пройдя квартал, он остановился и огляделся. “Где-то здесь был роддом, в котором родился я и в котором умерла моя мама. Нелёгкая, видать, была у неё судьба, и попала она на этот край земли наверняка не по своей воле… Возможно, на том же кладбище покоится и мой неизвестный отец. Кто они были, мои родители? Никогда этого не узнать”, – пронеслось у него в голове.

Приподнятое волнение сменилось слегка щемящей грустью и апатией. Прохожие, невольно обращавшие внимание на осанистого незнакомца с пышной седой шевелюрой, могли видеть перед собой человека, углубившегося в сложные расчёты. В действительности же им овладела полная отрешённость от всего. Все его чувства притупились, и он размеренно вышагивал, словно лунатик. Очнувшись от забытья уже в вестибюле административного здания, он не сразу сообразил, зачем он там оказался. Он потряс головой, словно пытался буквально стряхнуть с себя наваждение, и решительно двинулся вперёд.

В администрации его приход был встречен с нескрываемым любопытством. Словно по делам, в кабинет заглядывали сотрудники из разных отделов, чтобы только взглянуть на новоявленного Амундсена [11] или Нансена [12] . Видя перед собой не пышущего удалью молодца в рассвете лет – только таким можно было себе представить покорителя тундры, а грузного старика, явного пенсионера, посетители единодушно приходили к выводу: чокнутый чудак. Когда Олег Иванович получил все документы и оставил последнюю подпись, одна из работниц администрации решилась спросить его напрямую:

– Олег Иванович, а зачем вам это надо, в ваши-то годы?

– О, именно в мои годы только и можно реализовать мой проект.

– И как долго вы собираетесь работать на своей станции?

– До полного успеха.

– А что будет со станцией… потом, – работница замялась, успев осознать бестактность сорвавшегося с языка вопроса.

– После моей смерти?

– Нет, что вы! После полного успеха.

– Да это не вопрос. Как-нибудь распоряжусь. Станция может достаться, например, Таймырскому заповеднику. Им она, не сомневаюсь, пригодится.

– Ну, тогда скорейшего и полного вам успеха!

– Спасибо. Постараюсь. А можно вас попросить ещё об одной услуге?

– Попросить можно…

– Видите ли, мне хочется взять с собой котёночка и щеночка. Мне будет с ними там в тундре не так одиноко.

– А-а… Понимаю. Обещать не могу, но поспрашиваю. Когда вы отъезжаете?

– Примерно через месяц.

– Хорошо, мы постараемся. Я оповещу всех знакомых. Что-нибудь обязательно найдётся.

Старшему оперуполномоченному майору Федорину Семёну Борисовичу было уже тридцать четыре года, и он стал замечать, что теряет былую прыть. Суета оперативной работы стала ему всё сильнее надоедать. Он уже не бросался на проверку любых сигналов, а отрабатывал лишь те, которые попадали на контроль к начальству. Информацию от своего агента из гостиницы о предполагаемом нелегальном изъятии человеческих органов он благоразумно не стал оформлять, будучи уверенным, что это очередная пустышка, и постарался её поскорее забыть.

В конце августа он выехал в командировку на пару дней в Красноярск. Там он остановился не в гостинице, а у своего однокашника по малоизвестному учебному заведению в Варсонофьевском переулке, где они осваивали основы оперативной науки. Как и принято издревле на Руси, вечером они сидели за бутылкой “Абсолюта”, и разговор их крутился в основном вокруг службы, хоть и была она у них совершенно секретной, и говорить о ней вне стен управлений категорически запрещалось. В защиту нарушителей режима секретности стоит, однако, упомянуть, что беседовали они с глазу на глаз, закрывшись от жены и дочки хозяина на кухне. Ни агентов, ни объектов оперативной заинтересованности они не расшифровывали и явки не раскрывали. Просто делились и даже слегка хвастались теми необычностями, которые стали им известны в силу их специфической службы.

– Паша, а знаешь ли ты, что такое ай-оу-оу-эф?

Паша с удивлением в глазах посмотрел на приятеля.

– Ай-оу-оу-эф? Ты имеешь в виду орден чудаков?

Настал черёд удивляться иркутскому гостю.

– А ты откуда знаешь о них?

– Да у меня агент в этом ордене уже года два состоит.

– Да ты что?! Так они что, уже и в Красноярске ложу открыли?

– Да нет. Мой агент – единственный чудак на всю Сибирь, наверное.

– Так где же он вступил в орден? В Москве?

– Куда там. В Праге! Он туда два-три раза в год ездит, вот там и вступил.