— У нас мороженое самое вкусное, — сообщает Резо.

— Самое вкусное в Петербурге. У вас гора самая высокая.

— Нет, — вздыхает Резо. — Самая высокая не у нас.

— У вас, у вас, — потакаю я уязвленному самолюбию горца. — А в Киеве река самая широкая. А у нас вчерась щуку поймали размером с кита. Не слыхал?

— Да ну тебя!..

Погода жаркая, мороженое действительно неплохое. Я снова оглядываюсь, силясь вытащить из памяти жалкие обрывки каких-то старых картинок. Ничего не выходит. Площадь окружают дома, многие из которых построены наверняка лет десять назад, не больше.

— А вот этот когда появился? Раньше его здесь вроде не было.

— Это банк, — говорит Резо. — А рядом — мэрия бывшая. Теперь там не знаю что. А вон там дом стоял, он при Гамсахурдии сгорел, во время гражданской войны. И еще Дом художника сгорел — который у кинотеатра. Мы с братом тогда маленькие были еще, бегали смотреть, как горит.

— Сколько тебе было?

— Мне девять лет было. Или десять… Вот, посчитай: Гамсахурдия в 90-м году пришел, через год война началась. Да, в декабре. Ты, если к парламенту пойдешь, там еще следы остались от пуль. А за парламентом тоже два дома сгорели…

— А тогда, при Гамсахурдии, парламент не горел?

— Нет, не горел. Гамсахурдия там внизу сидел, в бункере… Вообще, страшно было. Нам-то не страшно — мы маленькие, а отец с мамой очень боялись, не пускали нас. Но мы все равно бегали…

Я вспоминаю август 91-го в Петербурге, людей у Мариинского дворца, вспоминаю Москву 93-го, черный дым над Белым домом. Все, в общем, через одно и то же прошли. Кто — раньше, кто — позже.

Только нашей стабилизацией здесь, похоже, не пахнет. Через три дня, девятого апреля, должен пройти митинг оппозиции, я слышу о нем повсюду. Требование одно: отставка Саакашвили. В прошлом году это закончилось дубинками и слезоточивым газом. На сей раз ни одна из сторон, кажется, не хочет обострения. Но скрытая напряженность все равно чувствуется.

— Ты девятого на площадь пойдешь? — спрашиваю у Резо.

— Пойду, — гордо заявляет он. — У нас на работе все пойдут.

— Ну, так уж и все.

— Все, все. У нас же выходной будет. И шеф тоже пойдет.

— А сколько лет твоему шефу?

— Ему уже пятьдесят. Говорит, надоел Миша. Сколько можно обещать? Всё обещает и обещает. Смотри — улицы не ремонтируют. Здесь-то всё красиво, а ты дальше отойди — там посмотришь.

— М-м-да… Зато, я слышал, у вас ГАИ взяток не берет, — решаю я защитить бедного, обложенного со всех сторон Мишу Саакашвили.

— ГАИ теперь нет, теперь — патрули. ГАИ разогнали. Потом всех заново набрали. Очень строгий, знаешь, у них там отбор был. И теперь, представляешь, никто у тебя даже лари не возьмет. Честное слово!

Об этом фантастическом явлении мне уже приходилось слышать не раз. И об упомянутых патрулях рассказывали самые разные люди. Здесь это предмет особой гордости. Взяток они действительно не берут, чему есть масса свидетелей. Как удалось такого достичь, с трудом представляю. Но это факт.

Патруль совмещает функции ГАИ и милиции общественной безопасности. Бело-синие «Шкоды» и «Фольксвагены» можно увидеть на всех тбилисских улицах. Просто стоять «в засаде» им не разрешено. Каждая машина должна за смену выработать не менее тридцати литров бензина — это контролируется. В обычном режиме патруль следит за дорожным движением. Но любой человек, попавший в критическую ситуацию — кража, пожар или квартирная ссора, может набрать телефонный номер 022. Через 3–5 минут патруль будет на месте. Если необходимо, он моментально вызывает по прямому каналу пожарных или скорую помощь, либо — когда речь идет о преступлении — сам разбирается в ситуации с помощью других патрулей. Система, как мне рассказывали, отлажена безупречно.

— А у вас ГАИ есть? — спрашивает Резо.

— Есть, — отвечаю, и чтобы избежать дальнейших расспросов, тычу в сторону высокого дома на углу площади. — А этот я, кажется, помню. Красивый домик. Сталинский, небось, еще?

Стоп! Про Джугашвили лучше бы не надо… Но тема с удовольствием подхватывается и получает неожиданное развитие.

— Сталин — он непопулярный у нас, — произносит Резо тоном лектора из общества «Знание». — Ты думаешь, раз грузин, значит…

— Да ничего я не думаю, дорогой.

— Нет, думаешь!

Ну всё! Сейчас начнем обсуждать национальный вопрос. Не надо было трогать вождя народов.

— Послушай, — говорит Резо, — я по телевизору видел, что он там у вас какое-то большое место занял, когда про него голосовали. Правда это?

— Ну правда. Было дело. И что?

— Ага!.. У нас тоже голосовали. Здесь у нас такая передача есть — «Первая десятка» называется или как-то вот так. Там все голосуют — по телефону звонят или через интернет выбирают. Сначала выбирают тысячу человек, потом, кажется, пятьсот остается, потом — сто, потом — пятьдесят. А потом уже из них десять выбирают — которые лучшие. Ты можешь посмотреть в телевизоре — спроси у Пикрии, она тебе канал найдет.