Как видишь, и в этом отношении стабильно развиваемся.

И патриотизм всё так же лелеем, хотя мальчики-девочки теперь флажками не так часто машут. Оно и понятно — выборы прошли, пока держат в резерве. Наступит время, еще понадобятся.

Что же касается лидера, то на днях выступал он с большой речью перед избранниками народа и прочей «элитой», допущенной на эту церемонию. Я, грешным делом, присел к телевизору полюбопытствовать.

Смотрелся лидер неплохо, всё так же молод и силен — хоть завтра в новый полет. Говорил долго, перечислил успехи, дал указания.

В частности, потребовал ликвидировать «офшорную бюрократию». (Это, на мой взгляд, он сказал, не подумав. Где ж прятать денежки, как не в оффшорах? С такими указаниями надо поосторожнее — тема скользкая.)

От бюрократии перешел к идеологии. Заявил, что « политика очищения и обновления власти будет проводиться твердо и последовательно». Это правильно, хотя и здесь следует держать генеральную линию — разок обновил, дал товарищу посидеть на тандеме и хватит.

Вообще о политике сильно не распространялся, но сказал, что надо бы выработать «кодекс добросовестной политической конкуренции». Я думаю, это излишнее — куда ж добросовестнее, чем сейчас?

Потом снова заговорил об экономике, велел разработать «дорожные карты» по развитию новых отраслей. Про другие, реальные дороги — те, что с асфальтом или с рельсами, говорить не стал.

И здесь для тебя маленький штрих, касаемо вечной «дорожной» проблемы.

Знаешь, сколько километров железных дорог строят в год китайцы? Две с половиной тысячи. А угадай, сколько мы строим?.. Восемьдесят пять. (Не восемьдесят пять тысяч, братец, а просто восемьдесят пять.) Но это так, к слову.

Да бог с ними, с китайцами, у них — дороги, а у нас — патриотизм. И об этом наш лидер говорил много и горячо — пересказывать не берусь, вдруг заплачешь от избытка чувств…

Так просидел я перед «ящиком» минут сорок, чего давно со мной не случалось.

Сидел, глядел и слушал, хотя прекрасно знал, что ничего нового не услышу. Ничего нового и не услышал, только вспомнил девушку, писавшую в интернете: « Зато я теперь знаю, при ком состарюсь».

Посидел, встал, вырубил «ящик» и пошел дописывать этот свой опус.

И пока стучал я по клавишам, где-то там, далеко, на трибуне стоял немолодой уже человек, изо всех сил пытавшийся сохранять облик «крутого парня».

Стоял тот, что бегал когда-то пацаном в старом питерском дворе среди таких же, как он, пацанов, одетых в застиранные рубашки.

Тот, что в новенькой форме со щитом и мечом на погонах слушал когда-то ежедневные лекции о происках врагов Родины.

Тот, что бродил когда-то по улочкам тихого Дрездена, глядя на витрины уютных кафе и вдыхая запах румяных немецких булочек «цвибак».

Тот, что пересидел во многих креслах многих кабинетов, устало глядя в циничные глазки «коллег по работе» и всё больше сливаясь с ними.

Тот, что сейчас, выступая с трибуны, видел перед собой уйму таких же циничных глаз и бесцветных физиономий. Но его от них не тошнило, ибо рефлекс этот, если он и был когда-нибудь, давно исчез. Хотя, скорее всего, и не было никогда такого рефлекса…

А в зале большого дворца, под яркими люстрами скучали его чиновники, делая вид, что подобострастно внимают ему.

Сидели те, что перевидали за много лет много начальников и знали только один закон выживания — кивать в ответ на всё, что тебе говорят, и говорить лишь то, что хотят от тебя услышать…

А за окнами того дворца, в огромном городе спешили по своим делам тысячи людей, молодых и старых.

Тех, что пережили не одного вождя, таскали их портреты на демонстрациях, молча глядели, как меняются эти портреты, и слышали множество речей, предназначенных для одного — вешать им лапшу на уши.

И тех, кому лапша эта осточертела, и они, преодолев страх, выходили на улицы с нарисованными от руки плакатами.

Один из таких плакатов я сам видел совсем недавно. Его держала молодая женщина, закутанная в шерстяной платок. На плакате большими неровными буквами были выведены две фразы, которые показались знакомыми. Перечитал еще раз и заметил внизу, в уголке: «Салтыков-Щедрин».

Я не уверен, что это его фразы. Но я действительно видел эту женщину, видел так же близко, как ту женщину с ребенком, что когда-то подошла к нам с тобой на площади, возле Мариинского — помнишь? И я действительно прочитал на плакате, который она держала в руках, эти слова: