— Я увидел там яблочный пирог с ванильным соусом и прихватил их с собой тоже. И еще немного ветчины, и сыра, и колбасы с мелким жиром, и соленых огурцов и несколько сардинок, и немного печеночного паштета. Но куда же ты, в самом деле, запрятала торт со взбитыми сливками?

— Никакого торта со взбитыми сливками у нас нет, — сказала фрёкен Бокк.

Карлссон сердито вытянул нижнюю губу:

— По-твоему, можно досыта наесться несколькими фрикадельками, и яблочным пирогом с ванильным соусом, и ветчиной, и сыром, и колбасой с мелким жиром, и солеными огурцами и несколькими жалкими сардинками? Да?

Фрёкен Бокк пристально посмотрела ему в глаза.

— Нет, — веско произнесла она. — Но есть же еще печеночный паштет.

Малыш не мог даже вспомнить, ел ли он когда-нибудь в жизни такую вкуснятину. И им было так уютно вместе — ему, Карлссону и фрёкен Бокк, когда они сидели втроем и ели, и жевали вовсю. Но внезапно фрёкен Бокк воскликнула:

— Боже милостивый, ведь Малыша велено изолировать, а мы впустили сюда вот этого!

И она указала пальцем на Карлссона.

— Не-а! Мы его не впускали. Он сам явился, — сказал Малыш.

Но все-таки забеспокоился.

— Подумай только, Карлссон, а что, если ты заболеешь скарлатинной лихорадкой!

— Хм, хм, — пробормотал Карлссон, потому что рот его был набит яблочным пирогом, и потребовалось некоторое время, чтобы он смог вымолвить хоть словечко.

— Скарлатинной лихорадкой! Ха! К тому, кто однажды уже переболел самой лучшей в мире булочковой лихорадкой и не отправился на тот свет, никакая скарлатинная лихорадка уже не пристанет!

— Да, это вряд ли возможно! — со вздохом сказала фрёкен Бокк.

Карлссон набил рот последней оставшейся фрикаделькой, затем облизал пальцы и сказал:

— Конечно, кормят в этом доме немного скудновато, но вообще-то я здесь неплохо уживаюсь! Так что, может, меня тоже надо здесь изолировать, да-да, и меня тоже!

— Боже милостивый! — произнесла фрёкен Бокк.

Она уставилась на Карлссона и на поднос, который был уже совершенно пуст.

— Не очень-то много остается там, где побывал ты, — сказала она.

Карлссон поднялся с края кровати и похлопал себя по животу:

— Неправда! Когда я поем, я встаю из-за стола, а он остается на месте. Правда, это — единственное, что остается.

Затем он нажал на стартовую кнопку, моторчик зажужжал, а Карлссон тяжело полетел к открытому окну.

— Хейсан-хоппсан! — закричал он. — Теперь уж придется вам управляться некоторое время без меня, потому что я тороплюсь!

— Хейсан-хоппсан, Карлссон! — сказал Малыш. — Тебе в самом деле пора улетать?

— Как, неужели сейчас? — угрюмо спросила фрёкен Бокк.

— Да, я должен торопиться! — закричал Карлссон. — А не то я опоздаю к ужину! Хо-хо-хо!

И он исчез.

На следующий день Малыш спал долго. Поздним утром его разбудил телефонный звонок, и он кинулся в прихожую, чтобы поговорить по телефону.

В трубке раздался мамин голос:

— Дорогой мой мальчик… О, какой ужас!

— Какой еще ужас? — спросил сонный Малыш.

— Да все, что ты написал в своем письме. Я так встревожилась!

— Почему? — спросил Малыш.

— Бедный мой крошка… но завтра утром я возвращаюсь домой.

Обрадованный Малыш тут же проснулся. Хотя так и не понял, почему мама назвала его «бедный мой крошка». Не успел Малыш положить трубку, как раздался новый звонок. Это аж из самого Лондона звонил папа.

— Как поживаешь? — спросил папа. — Слушаются ли Буссе и Беттан фрёкен Бокк?

— Вряд ли, — ответил Малыш. — Но точно не знаю, потому что они лежат в эпидемичке.

По голосу папы Малыш понял, что он тоже встревожился.

— Эпидемичка? Что ты имеешь в виду?

И когда Малыш объяснил, что он имел в виду, папа буквально повторил мамины слова:

— Бедный мой крошка… завтра утром я возвращаюсь домой.

Разговор окончился. Но телефон тут же затрезвонил снова. На этот раз звонил Буссе.

— Можешь передать Домокозлючке привет и сказать, чтоб они с ее дряхлым доктором не надеялись: никакая у нас не скарлатина. Мы с Беттан завтра утром возвращаемся домой.