Малыш кивнул:

— Ага, точно. А когда он перевернет вверх дном всю телестудию, он скажет лишь, что это — дело житейское. Так что берегитесь!

Господин Пекк не настаивал.

— Пожалуйста… Я ведь только предложил! Ведь на свете и других мальчишек хоть отбавляй!

Вообще-то господин Пекк уже торопился. Ему надо было присутствовать на постановке пьесы. Ему необходимо было уйти. И тут Малыш увидел, что Карлссон ощупью ищет стартовую кнопку. Малыш насмерть перепугался. Неужели теперь, в самую последнюю минуту, все кончено?

— Нет, Карлссон, не надо… нет, Карлссон, ни в коем случае… — нервно прошептал Малыш.

Но Карлссон продолжал нащупывать кнопку на животе. Ему было трудно добраться до нее из-за тюлевых накидок.

Господин Пекк стоял уже в дверях… И тут внезапно зажужжал моторчик Карлссона.

— А я и не знал, что авиалиния с аэропорта Арланда проходит над Васастаном, — сказал господин Пекк. — Думаю, не следовало бы прокладывать ее здесь. До свидания, фрёкен Бокк, завтра увидимся!

И он ушел. А вверх, к потолку взлетел Карлссон. В безумном восторге кружил он вокруг люстры и, прощаясь, помахал накидками в сторону фрёкен Бокк.

— Вот гордая дева по небу летит… Гоп-гоп-тра-ля-ля! — крикнул он.

Все послеобеденное время Малыш провел наверху, у Карлссона, в его домике на крыше. Он объяснял, почему им необходимо на это время оставить в покое фрёкен Бокк.

— Понимаешь, она собирается испечь торт со взбитыми сливками к завтрашнему утру, когда папа и мама, Буссе и Беттан вернутся домой.

Уж это Карлссон понял.

— Да, раз она собирается испечь торт со взбитыми сливками, ее необходимо оставить в покое. Опасно ретировать домокозлючек именно в тот момент, когда они пекут торты со взбитыми сливками, потому что тогда сливки киснут… а домокозлючки из-за этого — тоже киснут!

Таким образом, последние мгновения, которые фрёкен Бокк проводила в семействе Свантессонов, оказались вполне мирными, вполне такими, как она желала.

Малыш и Карлссон также мирно сидели перед очагом, наверху, в домике Карлссона. Карлссон слетал на рынок, расположенный на площади Хёторгет, и купил яблок.

— И честно отдал за них пять эре, — сказал он. — Я ведь не хочу, чтобы какая-нибудь торговка разорилась из-за меня, ведь я самый честный на свете.

— А торговка считала, что пяти эре за все эти яблоки — достаточно? — удивился Малыш.

— Спросить ее об этом я никак не мог, — ответил Карлссон. — Ведь ее не было, она в это время как раз пила кофе.

Карлссон нанизал яблоки на стальную проволоку и стал печь их над огнем в очаге.

— Кто самый лучший на свете пекарщик яблок? Отгадай! — сказал Карлссон.

— Конечно, ты, Карлссон! — ответил Малыш.

Они посыпали сахарным песком яблоки и ели их, сидя у очага, а за окном меж тем сгущались сумерки. «Как хорошо сидеть у огня», — думал Малыш, потому что погода становилась все холоднее. Заметно было, что настала осень.

— Я собираюсь слетать за город и купить побольше дров у какого-нибудь старика крестьянина, — сказал Карлссон. — Хотя все они плуты и глядят за тобой в оба, да и потом, кто их знает, в какое время они пьют кофе.

Он сунул в очаг несколько больших березовых поленьев.

— Но мне хочется, чтобы зимой у меня было тепло и уютно, а иначе я не играю. Пора бы им, старикам крестьянам, понять это!

Когда огонь погас, в маленьком домике Карлссона стало совсем темно. Тогда он зажег керосиновую лампу, висевшую над верстаком. Она озарила теплым и уютным светом комнату и все вещи, нагроможденные на верстаке.

Малыш поинтересовался, нельзя ли им немного поиграть со всем этим хламом, и Карлссон согласился.

— Но тебе придется спрашивать у меня, можно ли взять эти вещи на время, поиграть. Иногда я говорю «да», а иногда — «нет»… Большей частью я говорю «нет», потому что все-таки штучки-дрючки эти — мои и я хочу сам ими заниматься, а иначе я не играю!..

И когда Малыш много-много раз спросил у него разрешения взять ту или иную вещь, Карлссон дал ему на время старый сломанный будильник, который Малыш сначала разобрал, а потом собрал. До чего же было весело! Более увлекательной игры Малыш и представить себе не мог.