Избранные стихотворения и проза
вернуться

Уитмен Уолт
Шрифт:

Мне приснился город

Мне приснился город, который нельзя победить, хотя бы напали на него все страны земли, И мне снилось, что это был город Друзей, какого ещё никогда не бывало, И что выше всего в этом городе крепкая ценилась любовь, а все прочие его качества происходили отсюда, И что эта любовь каждый час сказывалась в каждом поступке жителей этого города, Во всех их взорах и в их словах.

Поэма изумления при виде воскресшей пшеницы

1
Я думал, что здесь я всего безопаснее, и вдруг что-то ошеломило меня, И я бегу из тихого леса, который я любил до сих пор, Теперь я не стану бродить по лугам, Я не пойду, не разденусь, чтобы встретиться с моим любовником морем, И не прижмусь моим мясом к земле, чтобы её мясо обновило меня. О, как это может случиться, что землю не тошнит? Как можешь ты жить на земле, ты, весенняя зелень? Как можешь ты давать мне здоровье, ты, травяная кровь, кровь корней, плодовых садов и зерен? Разве изо дня в день не пихают в тебя изгаженные болезнями трупы? Разве каждый материк не состоит из прокисших покойников? Куда же ты девала эти трупы, земля? Этих пьяниц и жирных обжор, умиравших из рода в род? Куда же ты уволокла это мясо, эту гнусную жижу? Сегодня её не видно нигде, или, может быть, меня надувают. Вот я проведу борозду моим плугом, я глубоко войду в землю лопатой и переверну верхний пласт, И под ним, я уверен, окажется вонючее мясо.
2
Вглядитесь же в эту землю! рассмотрите её хорошо! Может быть, каждая крупинка земли была когда-то частицей смертельно больного — и всё же смотрите! Прерии покрыты весенней травой, И бесшумными взрывами всходят бобы на грядах, И протыкают воздух изящные копья лука, И каждая ветка яблони усеяна гроздьями почек, И бледнолицая пшеница воскресает из гроба, И просыпается бледная зелень над шелковицей и над ивой, И птицы-самцы прославляют вечера и рассветы, а их самки сидят в своих гнёздах. И вылупляются утята из яиц, И появляются новорождённые твари, корова рожает телёнка, а жеребёнка — кобыла, И из своих маленьких холмиков честно встают тёмнозелёные листья картошки, И из своих холмиков жёлтые стебли маиса встают, и сирень цветёт у дверей во дворе, И летняя зелень невинна и с величавым презреньем громоздится над пластами прокисших покойников. Какая химия! Что ветры и вправду не веют заразой, Что эта морская прозрачно-зелёная влага, которая так влюблена в меня, что она не обман, Что я смело могу ей дозволить, чтобы она лизала моё голое тело множеством своих языков, Что она не грозит мне горячками, которые влиты в неё, Что всё чисто всегда и вовеки, Что прохладное питье из колодца так прекрасно на вкус, Что ягоды черники так сочны и пахнут так хорошо, Что ни яблоки, ни апельсины, ни виноградные кисти, ни дыни, ни сливы, ни персики не отравляют меня, Что, когда я лежу на траве, она не заражает меня, Хотя, может быть, каждая былинка травы встаёт из того, что было когда-то заразой. Теперь не страшна мне Земля, она так терпелива и спокойна, Она создаёт такие приятные вещи из такого гноя, Чистая и совсем безобидная, вращается она вокруг оси, вся набитая трупами тяжко болевших, И такие прелестные ветры создаёт она из отвратительной вони, И с таким простодушным видом каждый год обновляет она свои щедрые, пышные всходы, И даёт всем людям такие дивные вещи, а под конец получает от них такие отбросы в обмен.

Слёзы

Слёзы! слёзы! слёзы! В ночи, в одиночестве, слёзы, На берег падают капля за каплей, и их поглощает песок, Слёзы, ни одна не сияет звезда, всюду тьма и безлюдье, Мокрые слёзы из глаз, укутанных тёмной тканью; О, кто этот призрак? эта тень в темноте, вся в слезах? Что это за глыба бесформенная сгорбилась там на песке? Слёзы, что струятся ручьями, слёзы всхлипов и мук, заглушаемых дикими воплями; О, буря, что зародилась и выросла и быстро помчалась бегом по отлогому берегу моря! О, дикая и мрачная буря ночная — о, рыгающий и бешеный шторм! О тень, ты при свете дня такая благопристойная, чинная, с размеренным шагом и спокойным лицом, Но в ночи, когда ты ускользаешь и никто не глядит на тебя, — о, тогда вырывается из берегов океан Слёз! слёз! слёз!

Читая книгу

Читая книгу, биографию прославленную, И это (говорил я) зовётся у автора человеческой жизнью? Так, когда я умру, кто-нибудь мою опишет жизнь? (Будто кто по-настоящему знает что-нибудь о жизни моей, Нет, зачастую я думаю, я и сам ничего не знаю о своей подлинной жизни, Несколько слабых намёков, сбивчивых, разрозненных, еле заметных штрихов, Которые я пытаюсь найти для себя самого, чтобы вычертить здесь.)

Отвечайте мне! Отвечайте!

Отвечайте мне! Отвечайте! Подите разбудите уснувших! чтобы никто не увильнул от меня! Долго ли нам жить лицемерием и подлостью? Довольно! распределим наши роли по-новому! Пусть то, что впереди, уйдёт назад! а то, что позади, пусть выходит вперёд и говорит во весь голос! Пусть убийцы, нечистоплотные, ханжи, идиоты предлагают новые планы! А старые забраковать и отменить! Вывернуть наизнанку все мысли и всякое лицо человеческое! Пусть все идеи станут явно преступными, а также все воплощения идей! Пусть никто никому ничего не сулит, кроме чёрной и постылой работы! Пусть никто не говорит человеку, куда направлена вся его жизнь! (Скажи, разве знаешь ты, куда направлена жизнь твоя?) Пусть зубоскалы высмеивают и Тело и Душу, мужскую и женскую. Пусть любовь, что таится в каждом, затаится совсем, навсегда, пусть она умрёт или уйдёт неприметно, Пусть люди простирают вперёд бесцельные, тоскующие руки! пусть разорвутся у них языки! пусть глаза их утратят надежду! Пусть никто не сойдёт в их сердца со свежим сладострастием любви! (О страны! о дни! вы задушены всеобщей нечестностью. Вы задавлены, словно высокой горой, грабительством, ничтожеством, бесстыдством; И, подобно волнам океана, заливает вас безмерная наглость, о мои дни, мои страны! Ибо даже молнии и лютейшие громы войны не очистили нашего воздуха.) Пусть идеей Америки будет попрежнему лукавство, неравенство, каста! (Скажи, каких ещё тебе надо идей?) Пусть те, кто не верят ни в рожденье, ни в смерть, всё ещё ведут за собой остальных! (Скажи, почему бы не вести им тебя?) Пусть дни будут чернее, чем ночи! Пусть мир никогда не достанется тому или той, для кого он был сделан! Пусть попрежнему сердце юноши ускользнёт от сердца старика и сердце старика от сердца юноши! Пусть исчезнут солнце и луна! пусть зрители аплодируют лишь декорациям! пусть под звёздами будет одна лишь апатия! Пусть всякий, кто может тиранить другого, тиранствует в своё удовольствие! Пусть поддерживают только неверных! Пусть подлость, измена, предательство, злоба, насмешка, жадность, непристойность, бездарность и похоть будут превыше всего! пусть преклонятся пред ними писатели, судьи, религии, философии, правительства! Пусть сделаются господами рабы! а господа — рабами! Пусть борцы за новые порядки сойдут со своих помостов, на которых они вечно дерут свою глотку! пусть на эти помосты взойдут идиоты или сумасшедшие! Пусть американец, европеец, австралиец, азиат, африканец вооружаются друг против друга, как против кровожадных врагов! пусть даже спят с оружием! пусть никто не верит в доброту! Пусть господствует только модная мудрость, а ту, что не в моде, прогнать с земли и осыпать насмешками! Пусть облако, плывущее по небу, пусть морская волна, пусть лук на огородной гряде, пусть мята, помидоры и шпинат показываются только на выставках, и то за высокую плату! Пусть всякий, кто живёт в этих Штатах, уступает всегда и во всём небольшому числу сволочей! пусть эти немногие сволочи хватают всё, что им вздумается! пусть остальные сидят в дураках, зубоскалят, дохнут с голоду и выполняют приказы, Пусть детородные органы будут даны лишь теням! а сущности будут лишены этих органов! Пусть каждый город будет богат и обширен, но ни в одном не останется ни поэта, ни спасителя, ни мудреца, ни влюблённого! Пускай проститутки, пускай проституты будут почтенны и чинны! пусть они пляшут спокойно, покуда всё основано на видимости! (О, видимость, видимость, видимость!) Пусть гнуснейшие мужчины рождают детей от гнуснейших женщин! Пусть священник всё ещё играет в бессмертие! Пусть у нас ничего не останется, кроме праха учителей, моралистов, юристов, художников, учёных и благовоспитанных людей! Пусть тот, у кого нет моих стихов, сейчас же будет убит! Пусть корова, пусть лошадь, верблюд, пчела, пусть рыба-бычок, пусть ракушка, омар и угорь, пусть хрюкающая рыба-свинья будут совершенно приравнены к мужчинам и женщинам! Пусть церкви приспособляют к себе змеёнышей, гадов, червей и умерших от самой скверной болезни! Пусть браки происходят среди дураков и только среди дураков! Пусть мужчины в своём кругу говорят и думают похабно о женщинах! и женщины в своём кругу говорят и думают похабно о мужчинах! Пусть все, без одного исключения, выставляют свою наготу перед публикой, раз в месяц, под страхом казни! Пусть на земле существуют лишь любовные песенки, элегантные штучки, второсортные копии, Пусть только и будут на свете, что деньги, гешефты, импорты, экспорты, обычаи, авторитеты, прецеденты, И бледные щёки, и несварение желудка, и безверье, и грязь, и невежество, Пусть судьи и преступники поменяются своими местами! пусть в тюрьмы посадят тюремщиков, а ключи пусть возьмут заключённые! (Скажи, что мешает такой перемене?) Пусть безумие всё ещё держит под опекою ум! Пусть книги заменяют собою деревья, животных, ручьи, облака! Пусть аляповатые портреты героев заменяют собой героев! Пусть мужчина не вдохновляется мужеством! Пусть он идёт по стопам евнухов, чахоточных, светски любезных! Пусть белые снова начинают топтать чернокожих ногами! Пусть люди глядят в зеркала, изучая отражения вещей, а сами вещи остаются неизученными! Пусть ищет мужчина наслаждений повсюду, только не в себе самом! Пусть женщина ищет счастья повсюду, только не в себе самой! (Был ли хоть единственный час в твоей жизни, когда ты был истинно счастлив?) Пусть краткие годы жизни не сотворят ничего для безграничных годов смерти! (Что же, по-твоему, сотворит в таком случае смерть?).

Европа

72-й и 73-й годы Этих Штатов

[18]

Вдруг из ветхой и сонной норы, из берлоги рабов, Она молнией прянула, и сама на себя удивляется, Ногами она топчет золу и лохмотья, а руками сжимает глотки королей. О, надежда и вера! О, страдальческая смерть патриотов-изгнанников! О, сколько несчастных сердец! Вернитесь сегодня на родину и начните новую жизнь! А вы, получавшие деньги за то, что чернили Народ, — вы, подлые лгуны, берегитесь! За все ваши похоти, убийства и судороги, За низкий придворный грабёж, за выжимание последних грошей у доверчивых тружеников, За то, что лгали, присягая, королевские уста и, нарушая обещанья, хохотали. Народ, полупивший власть, не обижал никого и не мстил никому, и знатных голов не рубил; Народу была отвратительна свирепость царей. Но эта нежная милость взрастила горькую гибель, и запуганные короли идут назад, Идут величаво, и у каждого пышная свита: палач, сборщик податей, поп, Тюремщик, законник, придворный, солдат и шпион. Но сзади всех, смотри, какой-то призрак, Идёт и крадется, неясный, словно ночь, весь с головою укутанный в бесконечную ткань с ярко-красными складками. Не видно ни глаз, ни лица, Но из этих одежд, из этих алых одежд, протянулась рука, Её единственный изогнутый палец высоко над головою указует куда-то, Он высунулся, как головка змеи. А в свежих могилах лежат окровавленные трупы юношей, И верёвка виселицы сильно натянута, и носятся пули князей, и власть имущие твари смеются, Но всё это приносит плоды, и плоды эти добрые. Эти трупы юношей, Эти мученики, висящие на перекладинах виселиц, эти сердца, пронзённые серым свинцом, Они холодны и неподвижны, но они где-то живут в другом месте, и их живучесть невозможно убить. Они живут, о короли, в других, таких же юных, Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова восстать против вас, Они были очищены смертью, умудрены, возвеличены ею. Над каждым, кто убит за свободу, из каждой могилы вырастает семя свободы, а из этого семени новое, Далеко разнесут его ветры для новых посевов, его вскормят дожди и снега. Кого бы ни убили тираны, его душа не улетает никуда, Но невидимо парит над землёю, шепчет, предупреждает, советует. Свобода! пусть другие не верят в тебя, но я верю в тебя до конца! Что? этот дом заколочен? хозяин куда-то исчез? Ничего, приготовьтесь для встречи, ждите его неустанно, Он скоро вернётся, вот уже идут его вестники.

18

Дата («72-й и 73-й годы Этих Штатов») означает 1848–1849 гг., когда в Италии, Австрии, Франции и Германии произошли революции, которые вскоре потерпели крушение.

Мы — мальчишки

Мы — мальчишки, мы вдвоем Неразлучные идём, То на гору, то с горы, то на север, то на юг, Мы локтями пробиваемся, мы сжимаем кулаки, Мы радуемся нашей силе, и оружие при нас, Где придётся, мы напьёмся и полюбим, и поспим, А законов мы не знаем, каждый сам себе закон, Мы воруем, мы дерёмся, мы под парусом гуляем, дышим воздухом, пьём воду и танцуем на прибрежьи, И дрожат пред нами скряги, и рабы, и попы.