Сны не бывают вещими, объясняю я себе, глядя в потолок и успокаивая колотящееся в тревоге сердце.

Окончательно проснувшись, ополоснувшись ледяной водой и согревшись чаем, я решаю, что так не пойдет. Сперва ночные кошмары, затем рыдания, потом обмороки и нюхательная соль? И все потому, что мне не отвечает человек, которого я сам же покинул? Стыдно. Поэтому я строго приказываю себе собрать оставшиеся мозги в кучку и припомнить, что лучшим лекарством от страданий и депрессий является работа. У нашего дока зашвартовался большой каботажник, и парни из бригады будут совсем не против, если я возьму на себя двойную смену.

Да и отгул не помешает. На всякий случай.

Лекарство оказывается действенным - усталость вышибает из головы не только переживания личного характера, но и резонные опасения по поводу злопамятности некоторых барраярских СБшников. Поэтому, когда в обеденный перерыв передо мной воздвигается монументальная фигура в зеленом мундире, я не сразу вспоминаю, что нужно встревожиться. Впрочем, вручив мне конверт и заставив расписаться в получении, солдат вполне миролюбиво уходит.

В конверте тоже обнаруживается не бомба и не угрозы, а оформленное на бланке со всеми печатями приглашение посетить послезавтра приемную посольства на Комарре по личному приглашению Его Превосходительства посла. Очень неожиданное предложение. И не избыточно щедрое, чтобы заподозрить неладное: мне не предлагают заранее оплаченного билета на поверхность и не расписывают, что за роскошный прием меня ожидает.

А значит, любопытство заставляет меня это приглашение принять.

***

В приемной на меня сумрачно взирает со стены императорский портрет. То ли покрытый краской холст действительно излучает укоризну и некоторую брезгливость, то ли мне пора лечить манию преследования.

Девушка из обслуги посольства приносит мне крепкого кофе в крошечной чашечке тонкого фарфора, и под суровым взглядом с портрета напиток, кажется, горчит особенно сильно. Что же нужно от меня принцу Ксаву, если, конечно, приглашение действительно исходит от него?

Принц появляется вскоре, входит широкими шагами человека, привыкшего к спешке и умеющего даже малую толику времени употребить на пользу делу. Он машет рукой, когда я привстаю, и садится напротив. Охраны принца - посольской или личных оруженосцев - в комнате нет, хотя я не сомневаюсь, что они ожидают за дверью в полной готовности.

– Я должен поблагодарить вас, Форберг, - начинает он без обиняков.
– Когда ваше предположение подтвердилось, и мы получили доказательства, что нападавший не был цетагандийским лордом, расследование оперативно двинулось в новом направлении.

– Генный анализ?
– спрашиваю я быстро, хотя и понимаю, что невежливо перебивать особу императорской крови, высокой должности и вдвое меня старше.

Ксав кивает.
– Да. На Барраяре подобные технологии не приняты, и, может, это к лучшему, - не знаю, что за воспоминание или мысль заставили принца сделать при этих словах короткую паузу, - но это не значит, что нам они неизвестны. Гем-лорд хорошо заметен в прицеле, - повторяет он старую шутку военных времен, - но и не только. Ваша уверенность дала нам повод распознать фальшивку, а, значит, задуматься, зачем она была нужна.

Кажется, у меня появился шанс узнать, во что же я попал: со мною собираются поделиться кусочком информации, которого так не хватало в представшей моим глазам головоломке.

– Я могу спросить?
– уточняю я осторожно.

– Можете, Форберг, - соглашается принц Ксав.
– Считайте это частью благодарности за вашу помощь. Разумеется, если речь пойдет о вещах, которые вам знать не позволено, ответа вы не получите, но спросить, - он усмехается в усы, - почему бы нет?

– Чего требовал тот человек?
– задаю я первый вопрос, наиболее очевидный и явно меньше всего подпадающий под определение секретности.
– Я знаю только то, что попало в новости, но там было не слишком много.

– Формально, - принц разводит руками, - он требовал от консула Форпински возмещения урону своей семейной чести, поскольку кто-то из его родни потерял свой скальп на Барраяре. Материя тонкая и двусмысленная, и вряд ли подлежащая восстановлению, даже если бы мы нашли этот скальп в чьих-то сундуках и вернули. К несчастью, жертвой нападавшего стала леди Форпински, но, - он поднимает палец, - волосы леди вскоре отрастут, а иного урона ее честь не понесла.

Остричь жену барраярского дипломата в отместку за скальпы, которые ее муж снимал с цетов во время войны? Любопытная месть: показательная, демонстративная, позорящая, но в то же время не настолько страшная, чтобы гнаться через полгалактики за совершившим это ради вендетты. Картинная месть осторожного человека, продумавшего свои ходы заранее. Но, по-моему, она плохо сочетается с финалом этой истории и с самоубийством незадачливого террориста. Конечно, если счесть, что для гем-лорда позорно быть арестованным за банальное злостное хулиганство... точнее, кто-то счел, что для "фальшивого" гем-лорда такой мотив покажется убедителен?

– Но поскольку этот человек не был гемом...
– намекаю я, что не худо бы продолжить объяснения.

– … Постольку мы решили, что попытка весьма неуклюже обострить наши отношения с Цетагандой была всего лишь "дымовой завесой". Правдоподобной завесой, ведь взаимное противостояние наших империй у всех на слуху. Тогда мы задумались над истинными мотивами происшедшего, над обстоятельствами гибели террориста и над тем, что он успел сделать до этой гибели, кроме как захватить в заложницы женщин и поднять дипломатический скандал.