– Как действовать? Отец на правительственной службе и ни о чём не должен догадываться, чтобы не навлечь на себя подозрений. А что мы можем одни, без него?

– Об этом я как раз и думаю. Знаком ли ты с начальником Судебной управы?

– Нет, не знаком.

– Однажды его принимали у нас. Отец устроил в честь высокого гостя пир, и нам с матерью разрешили присутствовать.

– Вы сидели, конечно, за ширмой, как принято. Как же ты смогла его рассмотреть?

– Дело не в том, рассмотрела я его или нет. Дело в причине, по которой он снизошёл до посещения нашего дома.

– В чём же причина?

– Начальник Судебной управы коллекционирует живопись. Он явился к нам посмотреть собранные отцом картины.

Сестра замолчала.

– Что из того, что картины? – нетерпеливо спросил Цибао.

– Ты до сих пор не понял? Хочешь, чтобы я сказала всё до конца? Ну так слушай. Привлечь на помощь отца мы не можем. Денег на подкуп тюремного начальства нам не собрать, если даже мы продадим все свои украшения. Но у тебя есть сокровище, которое можно выменять на жизнь твоего друга.

– Картина Ни Цзаня? Но ведь отец узнает. – Выражение радости, мелькнувшее было в глазах Цибао, тут же исчезло. – Отец обнаружит пропажу, – проговорил он упавшим голосом.

– Несколько дней отец будет думать, что картину обрамляют выбранным господином Ни Цзанем шёлком. Потом, когда опасность минует и твой друг окажется на свободе, ты пойдёшь к отцу и сам ему всё расскажешь. И если даже отец изобьёт тебя, ты не будешь считать, что это слишком большая расплата за жизнь человека, который не раз спасал тебя от беды.

Цибао вскочил и крепко обнял сестру.

– Спасибо, дорогая сестрица. Нет никого на свете прекрасней и умней тебя. Когда-нибудь я нарисую картину, достойную ученика Ни Цзаня. Господин Ни Цзань увидит и скажет: «Ничего, что Цибао расстался с моим подарком, зато он не вырос трусом и научился к тому же держать в руках кисть».

– Очень хорошо. А теперь давай решим, кто передаст картину. Мне кажется, лучше всего, если ты попросишь об этом актёров. Никого не удивит, что актёры хлопочут за своего товарища. Такой поступок не вызовет подозрений.

– Ты, как всегда, права, дорогая сестрица! – крикнул Цибао, а про себя добавил: «Только актёром представлюсь я сам».

Десять ночных часов делились на пять отрезков, называемых «стражами». Первая стража начиналась в семь вечера, последняя заканчивалась в пять утра. Смену страж каждые два часа отбивали деревянными колотушками. Стук едва проникал в подземелье. Окон здесь не было. Мисян ощупал осклизлые стены – повсюду одинаковая шершавая поверхность. Руки ему развязали, перед тем как столкнуть по приставной лестнице вниз. Кангу на шее оставили. Арестанты носили кангу по два и по три месяца. Сяньсянь не понимал, что происходит. Тыкался мордочкой по углам, жалобно пищал и царапал когтями утоптанный пол.

Пробили четвертую стражу. Вторая ночь перевалила за середину. Только какая здесь, в подземелье, разница – день или ночь. Одинаково черно, одинаково холодно. Ни еды, ни питья не дают. Если приговорили к голодной смерти, без пыток и без битья палками, Мисян до последнего вздоха не устанет благодарить Нефритового владыку и бога покровителя театров. Кровь леденела в жилах при мысли о пыточных станках.

Мисян нащупал за подкладкой рукава два талисмана, с которыми никогда не расставался. Один в виде яшмовой рыбки, другой – обломок бамбука. Рыбку ему вручил старый актёр, когда Мисян трясся от страха, готовясь первый раз выйти на сцену. Бамбуковая дощечка хранила память о братьях и однажды отвела от него беду, может быть, даже спасла от смерти.

На исходе четвёртой стражи Мисян уснул. Спать приходилось сидя: с кангой на шее не полежишь. Он не расслышал, как пробили пятую стражу. Проснулся от лязга засова над головой. Дверь в потолке раскрылась, пропустив тусклый свет.

– А ну, выбирайся! – Тюремщик спустил лестницу.

Мисян распрямил затёкшие ноги, посадил на кангу зверька. «Попросить бы тюремщика передать Сяньсяня актёрам. За что пропадать живой душе? Да разве такого попросишь».

– Живей, черепашье отродье. Чего копаешься, шевелись! – кричал во всё горло тюремщик.

Мисян с трудом вскарабкался вверх. Тюремщик повёл его длинными тёмными переходами, потом втолкнул в залитый светом зал. Глаза заломило от долгого пребывания в темноте. Однако Мисян быстро привык. И хотя от страха дрожали руки и ноги, по актёрской привычке всё подмечать, успел разглядеть каждую малость.

На возвышении в кресле, обращенном на юг, восседал сам начальник Судебной управы. Кто бы мог ошибиться, увидев высокую шапку и нефритовый пояс. В руках начальник управы держал мухогонку из лосиного хвоста с ручкой из пятнистого бамбука. Слева от кресла за низким столом расположился письмоводитель. Вдоль стен выстроились стражники с железными палицами в руках.