В словах Мэрилин, обращенных к Генри Хэтуэю, заключена грустная ирония. Когда-то давно она похоронила Норму Джину Мортенсен, переродившись в Мэрилин Монро. Она праздновала тогда, в нетерпеливом стремлении освободиться от своей грустной юности. Теперь, годы спустя, она хотела только одного — убить Мэрилин Монро.

Безнадежность

Как будто неприятностей у Мэрилин было еще недостаточно, в 1960 году она получила жестокое известие о смерти одного из членов съемочной группы. Узнав об этом, она впала в глубокую депрессию, из-за которой не так давно была госпитализирована. Она всегда восхищалась Кларком Гейблом, еще тогда, когда нашла фотографию Эдварда Мортенсона и решила, что он похож на Гейбла. Она сожалела, что доставила этому выдающемуся актеру столько неприятностей своим поведением на съемках «Неприкаянных». Она надеялась, что он простит ей это и будет вспоминать ее добром. Однако у нее никогда не было шансов сказать ему о своих чувствах к нему. «Не знаю, как бы он отреагировал, если бы узнал, насколько важен он был для меня все эти годы», — сказала она впоследствии.

5 ноября Кларк Гейбл перенес сильный сердечный приступ. 16 ноября он умер в возрасте всего лишь пятидесяти девяти лет. Перед смертью Гейбл просмотрел материалы «Неприкаянных» и сказал, что это один из лучших его фильмов. Однако прошел слух, что его очень сильно раздражало поведение Мэрилин на съемках и именно это раздражение ускорило его кончину. Возможно, эта теория возникла из-за того, что он заболел во время съемок, а не после них. Кроме того, Гейбл имел привычку выкуривать три пачки сигарет в день, что наносило серьезный урон его здоровью. Во всяком случае, во всем мире обсуждалась эта история, и считалось, что именно Мэрилин Монро несет ответственность за его смерть. «Я заставляла его ждать на той картине — заставляла ждать себя в течение многих часов, — сказала Мэрилин Сидни Сколскому. Затем она, похоже не осознавая, что говорит, добавила, как на сеансах психотерапии с Ральфом Гринсоном, которые проходили по пять раз в неделю: — Наказывала ли я своего отца? Несмотря на все годы, которые он заставил меня ждать его?»

Позднее Мэрилин расскажет своей сестре Бернис, что люди кричали ей из проезжающих мимо машин, когда она шла по Манхэттену: «Ну что, каково быть убийцей?»

«Это очень расстраивало ее, — сказала Диана Стивене, сотрудница Джона Спрингера. — Это было для нее ужасно. Узнав о смерти Кларка, я позвонила ей, потому что знала, как она может отреагировать. Она подняла трубку, к тому времени она уже вернулась в Нью-Йорк. Она лишь отдаленно напоминала себя прежнюю».

«Я чувствую себя ответственной за его смерть, — сказала она Диане, согласно ее воспоминаниям об этой беседе. — Я знаю, это моя ошибка, что он мертв».

«Нет, конечно нет, — сказала ей Диана. — Не нужно так думать, Мэрилин. Вам от этого будет только хуже».

«По-моему, хуже уже некуда, — ответила Мэрилин. Казалось, что она еле ворочала языком от принятых лекарств. — Мой брак пришел к концу. У меня никого нет. Теперь это. Не знаю, смогу ли я продолжать жить». — С этими словами Мэрилин повесила трубку.

«В отчаянии я снова набирала ее номер, но мне никто не отвечал, — рассказывала Диана Стивене. — Я испугалась. Я позвонила своему боссу, Джону [Спрингеру] и рассказала ему об этой беседе. Он ответил: «Боже мой, и что теперь?» Затем он позвонил Мэри Рейс и попросил ее проверить, что делает Мэрилин. Она сказала ему: «О нет, я недавно ушла от нее. Я больше у нее не работаю. Я больше не могу сделать это». Джон сказал ей: «Мне не важно, работаете вы у нее или нет, немедленно поднимайтесь, отправьтесь туда и узнайте, жива она еще или уже нет». Наконец он снова перезвонил мне, приблизительно час спустя, и сказал, что Мэрилин спит и все в порядке. Мы с Джоном понимали — все совсем нехорошо. «Я очень беспокоюсь, чем все это кончится», — сказал он мне. Я разделяла это его опасение».

Казалось, все, что необходимо Мэрилин, чтобы снова обрести опору в жизни, — это передышка, перерыв, во время которого она могла бы избавиться от постоянного стресса, наполнявшего ее жизнь. «Когда она приехала в Нью-Йорк, она выглядела уже намного лучше, — рассказывал один из ее родственников. — Я знаю, что, как только она приехала в Нью-Йорк, она тут же позвонила Глэдис».

После того как Мэрилин получила еще одну странную рождественскую открытку от матери — та присылала ей по открытке каждый год, — подписанную «С наилучшими пожеланиями (не важно, обоснованны они или нет [sic!]), Глэдис Перл Эли, твоя мать», она чувствовала себя обязанной позвонить ей.

«Глэдис в течение многих недель звонила в офис, пытаясь связаться с Мэрилин, — рассказывала Диана Стивене. — Я так боялась услышать ее голос. Она всегда говорила: «Миссис Эли звонит мисс Мэрилин Монро» (она произносила ее имя как Мэри-Линн). Позиция Джона всегда была одинаковой: если она звонит — вежливо, но твердо сказать, что Мэрилин перезвонит ей, когда будет готова сделать это, а затем позвонить Инес Мелсон, которая отвечала за все, что связано с Глэдис. Однако когда я в последний раз разговаривала с Глэдис, та услышала, что Мэрилин в больнице, и попыталась связаться с ней. Она страшно рассердилась и обвинила меня в том, что я не сообщаю о ее звонках Мэрилин, ее дочери. Да, действительно, я не передавала эти сообщения, поскольку чувствовала, что Мэрилин и так уже находилась в сильнейшем стрессе. Когда, наконец, я сказала ей, что звонила Глэдис, она вздохнула и сказала: «Черт побери. Я собиралась позвонить, действительно собиралась. Но у меня нет сил, чтобы разговаривать с ней прямо сейчас. Я не ответила на звонок Бернис и чувствую себя ужасно». Затем она сказала: «Вы кому-нибудь в «Фокс» говорили об этом?» Но я никому не говорила. Она сказала: «Забавно, что они пытаются держать сведения о моей матери в секрете от прессы, а мы стараемся держать все в секрете от «Фокс». Все, в чем замешана моя мать, просто кишит секретами, не так ли?» Я не могла не согласиться. Я знаю, что в студии все время беспокоились, что кто-нибудь снова разыщет Глэдис и она скажет или сделает что-то такое, что приведет к скандалу. Это была одна из причин, почему мы никогда не пытались противодействовать ей. Мы не хотели, чтобы один из ее голосов приказал ей сделать нечто такое, что могло бы полностью разрушить карьеру или репутацию Мэрилин».

Удивительное совпадение — как раз перед Рождеством, в январе 1961 года, Мэрилин подписала новое завещание. В нем она создала трастовый фонд в размере 100000 долларов для Глэдис — больше, чем в предыдущем завещании (25000 долларов). Это должно быть важно для всех, утверждавших в последующие годы, что Мэрилин совершенно не интересовалась делами своей матери. Однако она завещала всего 10000 долларов Бернис, с которой была намного ближе, чем с Глэдис. Интересно, она также хотела завещать своему психиатру, Мэрианн Крис, 25% своего состояния и — что еще удивительнее — 75% Ли Страсбергу1.