Кроме того, была Ратлеф-Кальман, которая отказывалась считаться со всем тем, что получило в ее записях название «Миф Шанцковской» {51}. Чтобы найти всему объяснение, она выдвинула целый ряд гипотез, каждая из которых была невероятней другой. Ратлеф-Кальман уверяла, что настоящая Франциска стала жертвой одного из преступных сообществ Берлина, и поэтому не могла быть претенденткой, однако когда от нее потребовали доказать эту версию, она от нее отказалась. Затем Ратлеф-Кальман стала утверждать, что Дорис Вингендер просто ошиблась, что ей довелось посещать многоквартирный дом, в котором жила Клара Пойтерт, и именно там встретить претендентку, «которая имеет некоторое сходство» с Франциской. {52} В результате этого Дорис просто приняла одну женщину за другую. Это была остроумная гипотеза, но она также не подтверждалась никакими доказательствами {53}. По поводу того, что произошло с самой Франциской, Ратлеф-Кальман заявила, что она оказалась жертвой серийного убийцы и каннибала Георга Гроссмана – внушающего отвращение преступника, который после Первой мировой войны убил более пятидесяти молодых женщин. Человеческое мясо, которое не съедал он сам, он продавал ничего не подозревающим владельцам мясных лавок, и оно попадало в желудки жителей голодного города. До того как он в 1921 году покончил жизнь самоубийством, полиция нашла его дневник, в который были внесены все жертвы его ужасного варварства, и среди этих жертв была женщина с фамилией Сазновская. Ратлеф-Кальман предположила, что эта фамилия являлась фонетическим воспроизведением фамилии Шанцковская {54}. Но полиция Берлина отвергла такую версию {55}.

Однако Ратлеф-Кальман была не из тех, кто готов допустить, чтобы на созданную ими стройную систему доказательств влияла такая мелочь, как расследования, проведенные полицией Берлина. Осенью 1927 го– да она снова опубликовала ряд статей в газете Tägliche Rundschau. В своих статьях Ратлеф-Кальман открыто критиковала газету Berliner Nachtausgabe и проведенное ею расследование, утверждая, что «легенда о Шанцковской» являлась результатом заговора против претендентки, «несчастного, беспомощного создания, которое терзают и мучают по каждому поводу». То, что рассказала Дорис Вингендер, было оплачено, и последняя является… Впрочем, те читатели, которые разбираются в конспирации и заговорах, сами смогут понять, кем она является. Ни один человек из семьи Франциски, – настаивала Ратлеф-Кальман, – никто, из знавших Франциску в Хигендорфе или Берлине, не признал в претендентке эту пропавшую без вести заводскую работницу {56}.

Как во многих других случаях предоставления доказательств по этому делу, Ратлеф-Кальман ошибалась, но она ошибалась намеренно. К лету 1927 года одиннадцать человек узнали в претендентке Франциску, а именно Отто Мейер, бывший учитель Франциски в Хигендорфе, его сын Ричард, а также Марта Шрок, подруга детства Франциски, Анна Вингендер и три ее дочери – Дорис, Луиза, а также вышедшая замуж Кэт Выпрыжик, – также сестры Франциски Гертруда и Мария-Юлиана, ее мать Марианна и брат Феликс, даже несмотря на то что двое последних внезапно и без видимых причин изменили свое мнение на противоположное {57}.

Но если Ратлеф-Кальман была намерена игнорировать эти доказательства, то официальные власти таких намерений не имели. Мартин Кнопф передал свои отчеты, а также показания свидетелей и фотодокументы графу фон Харденбергу, который, в свою очередь, передал полиции Дармштадта дубликат досье, а также сопроводительное письмо, в котором говорилось, что удалось определенно установить, что на самом деле претендентка носит имя Франциска Шанцковская. Полиция Дармштадта передала эти документы полиции Берлина и потребовала от нее, чтобы было вынесено официальное решение по данному вопросу. После короткого расследования берлинская полиция пришла к заключению, что на самом деле претендентку зовут Франциска Шанцковская, и дело о ней было закрыто {58}.

Все, игра окончена. Но судьба решила еще раз прийти на помощь Франциске. Как бы странно это ни звучало, но люди по-прежнему хотели верить, что она и есть та самая великая княжна Анастасия и что все, что рассказала им Ратлеф-Кальман, было правдой. Как ни странно, реальные факты спассовали перед желаемым, сторонники Франциски оставили расследование без внимания, исказили и отбросили за ненадобностью, доведя до уровня нелепицы.

Феликс Шанцковский ушел в тень и больше не появлялся в этой истории, однако он тоже стал ее частью: как только он изменил свое мнение и подписал документ, в котором он отказывался от сделанного им ранее признания, как только он отказался от сестры, он тоже оказался вовлеченным в тайное намерение своей матери скрыть правду. Каждое заявление такого рода еще глубже погружало семью в пучину лжи, где преобладал страх обвинения в тайном сговоре и привлечения к ответственности за него. Положение усугублялось тем, что в частной беседе он признавал, что солгал тогда. Гертруде он сказал, что встреча с Франциской состоялась в том месте, «где королевы гуляли в парке», очевидно, имея в виду замок Зееон; там он узнал ее, но после отказался от этого в своих письменных показаниях {59}. То же самое он сказал своей жене Эмме Мюллер, их дочери Вальтраут, а также своей племяннице, добавляя при этом, что «ради семьи» он отказался от результатов опознания, сделанного им в первый момент встречи {60}.

Все это быстро кануло в небытие, и общественное мнение, завороженное мифом о выжившей Анастасии, быстро забыло «легенду о Шанцковской». Однако официальные власти этого не знабыли, более того, в это дело вмешался человек, участия которого меньше всего можно было бы ожидать, а именно – Адольф Гитлер. Третий рейх взялся решить данную проблему {61}. В 1937 году представитель Министерства внутренних дел в Берлине посетил полицию Ганновера, где тогда жила Франциска, и потребовал новой очной ставки с семейством Шанцковских. Это мероприятие в некоторой мере было организовано бывшим русским генералом Василием Бискупским. Он был тесно связан с великим князем Владимиром Кирилловичем, сыном и наследником великого князя Кирилла Владимировича {62}.

Вот так по приказу рейхсканцелярии чиновники нацистского государства нашли семью Франциски. Мать Франциски, Марианна Ченстковска-Кнопф, 20 декабря 1932 года умерла от воспаления легких в Хигендорфе в возрасте шестидесяти шести лет {63}. Валериан по-прежнему работал на ферме в Хигендорфе, Гертруда вышла замуж за кучера по имени Аугуст Эллерик и жила с ним и их дочерью Маргаретой на окраине деревни по соседству со своей сестрой Марией-Юлианой и ее мужем Флорианом Закорски, и только Феликс уехал, чтобы найти работу на шахте в долине Рура {64}. Им всем были показаны фотографии претендентки: Гертруда не колеблясь узнала в ней Франциску, по мнению Феликса, она «отличалась от сестры», тогда как и Валериан, и Мария-Юлиана утверждали, что они едва знали Франциску в то время, пока она жила с ними, и что прошло слишком много времени, чтобы они могли высказать определенное мнение {65}.

Однако Берлин не захотел тянуть с решением вопроса, 9 июля 1938 года Франциске было предписано явиться в полицейское управление Ганновера. Она прибыла туда в сопровождении юристов Эдварда Фоллоуза, Пауля Леверкуна и Гертруды Мадзак, а также Глеба Боткина, после чего комиссар уголовной полиции А.В. Паар провел ее в небольшую комнату. Ее братья и сестры ждали в другой комнате под надзором представителя рейхсминистерства из Берлина. «Нам представилась возможность снова увидеться с нашей сестрой, – сказала Мария-Юлиана Гертруде, – и решить, узнаем мы ее или нет». Неожиданно дверь в комнату открылась, и Франциска оказалась лицом к лицу со своими братьями и сестрами. Никто не произнес ни слова; комиссар уголовной полиции попросил Франциску пройтись вперед и назад, в то время как на нее будут смотреть ее братья и сестры. Сначала Гертруда растерялась, увидев сестру с модной прической и в дорогой одежде, по ее мнению, голос претендентки как-то отличался от голоса Франциски, и в ее воспоминаниях сестра была крупнее и толще, чем стоявшая перед ней женщина {66}. Однако после того как Гертруда пригляделась к ее лицу и к ее движениям, «все встало на свои места, стало ясно, что это была моя сестра» {67}. Мария-Юлиана разглядывала Франциску в течение нескольких минут, но затем, узнав, она спросила у нее: «Разве ты не признаешь свою сестру?» Валериан, судя по всему, посчитал, что претендентка выглядела «совсем иначе», чем его сестра, но при этом он не мог признать с уверенностью, что она не является Франциской, в то время как, по мнению Феликса, она была непохожа даже на ту женщину, с которой он встречался десятью годами раньше в Вассербурге, он заявил, что не может сказать ничего определенного {68}.