Флоридов поскрёб унтами о подножку «персонального вездехода» и открыл дверцу, на которой красовалась строгая надпись: «For chif only». Народное творчество.

Красный квадратный атомокар весь был расписан – справа его пятнали шашечки такси, а… А вот это чтото новенькое: на задней дверце красовался пингвин, указующий крылом на табличку «Не уверен – не обгоняй».

– Тталанты… – фыркнул Флоридов, включая двигатель. – Самородки…

Вездеход заворчал и тронулся, дробно стуча траками по настилу. Вывернув на улицу Трешникова, Герман чихнул и поморщился. К местному жиденькому воздуху [52]он привык, но до чего же тот иссох, мать моя… Горло дерёт, как песком.

«Таак…» – подумал Флоридов, соображая. Атомную централь он вчера проинспектировал… Госпиталь? Ну, там всегда порядок… Значит, едем «на озеро». Тем более его туда звали ещё с вечера…

Сразу за станцией раскинулась снежная пустыня. Над нею, в безоблачном небе, сияло солнце. Гладкий, девственночистый наст слепил белизною, и Флоридов поспешил нацепить на нос тёмные очки. В Антарктиде без них нельзя, а то не проморгаешься…

Ехать было недалеко – главный кессон поднимался совсем рядом со станцией – этакий серебристый пузырь. Похоже было на выпуклую крышку подноса с главным блюдом, выставленного посреди белоснежной скатерти. Вокруг кессона торчали решётчатые вышки, стояли в рядок зелёные купола и синие параллелепипеды техслужб, а внизу…

А внизу, под трёхкилометровым слоем льда, плескалось громадное озеро Восток. Размерами с Онтарио или с Ладогу, оно миллионы лет полнило колоссальную полость между антарктическим материком и ледяными покровами. Откупорили его лет восемьдесят назад, и очень осторожно, как бутылку шампанского, – в пресной воде озера было растворено обилие кислорода, да ещё под давлением. Если бы полярники в своё время добурились до Востока, то из скважины ударил бы такой фонтан «газировки», что мама не горюй…

Герман поставил вездеход на стоянку и бодро прошагал к кессону. Арнаутов, здешний «снежный король», а попростому – старший гляциолог, уже поджидал начальника станции. Это был добродушный увалень с наметившимся брюшком, косолапый, как медведь, и такой же могутный. Кудрявая бородка придавала его широкому лицу сходство с пиратом.

– Здорово, Генрих, – поручкался с ним Флоридов.

– Здоровенько, Герман, – прогудел Арнаутов и сделал приглашающий жест: просим!

– Два криобота я тебе выбил, – обрадовал его Герман, – больше не могу – лимиты исчерпаны.

– Да хоть два, и то хлеб…

Облачившись в биоскафандры, они вошли в «чистилище» – целую анфиладу дезинкамер, где их промыли, облучили, «окурили» ионами, только что святой водой не окропили.

Когда Флоридов с Арнаутовым добрались до подъёмника, на них обоих можно было наклейки лепить, как на унитазы в хороших мотелях: «Стерильно».

В большой сферической кабине лифта имелся ряд креселложементов – спускались полулёжа. Флоридов устроился поудобнее и сказал:

– Слышь, Генрих? Ты в курсе, какую вчера идею генрук [53]подкинул?

– Насчёт чего?

– Насчёт Большой плотины.

– Плотины?..

– Он хочет пролив Дрейка перегородить, чтобы как раньше стало – циркумполярное течение [54]замрёт, в АЗО начнёт теплеть…

– Ага, вмиг жарко станет! – фыркнул Арнаутов насмешливо. – И пяти тысяч лет не пройдёт. А то, что океан метров на семьвосемь подымется, это ничего? Вот радости!

– Нет, ну почему? Если побережье освободить ото льда…

– Так пусть освободит сначала, а потом уже идеями швыряется!

Кабина дрогнула – и обледеневшие внутренности поднялись к самому горлу. По крайней мере Герман испытал именно такое ощущение. Это лифт падал в глубокую шахту, почти до отметки «4 км».

Уцепившись за поручень, чтобы не воспарить в невесомости, Флоридов оборол дурноту и проговорил сдавленным голосом:

– Слышь? Там австралазийцы… тьфу ты… ну, эти, японцы с китайцами просятся «на озеро»…

– Обойдутся, – пропыхтел Арнаутов.

– Хоть сейчас готовы передать нам нейтринный микроскоп и биокомпьютеры…

– Встретим с цветами!

Навалилась перегрузка – лифт тормозил понемногу. Свистящий шорох, нёсшийся изза стенок, вдруг стих, сменившись еле слышным шелестом, – это кабина миновала круглую шахту, буравившую ледяной панцирь, и теперь неслась внутри цилиндрической башни.

В глазах у Флоридова потемнело.

– Прибываем, – выдавил Арнаутов.

Лифт замер, выпуская пассажиров в нижнюю дезинкамеру. Чуть позже зашипел воздух, выравнивая давление, и двери шлюза разъехались.

Флоридов не однажды спускался на берега подлёдного озера и всякий раз замирал от воистину мальчишеского восторга. Даже какоето глуповатое почтение перед кудесами природы присутствовало в нём.