– А потом? – спокойно спросил Браун.

– Что – потом?

– Ну вот вы всех обратили в высокодуховных хомо новусов. А дальше? Люди не врут, отлично. Но тогда замрёт и выдумка, всякая фантазия исчезнет из обихода, отомрёт литература, живопись, театр. Люди перестанут проявлять агрессию? Замечательно! Но и подвигов вы тогда тоже от них не добьётесь. Никаких самопожертвований, самоотверженных спасений больше не будет. Человек утратит эгоизм, себялюбие, жадность? Превосходно! Но тогда откуда в этом вашем дивном мире возьмётся человеческая личность? Ведь она индивидуальна и требует приватного пространства. Короче, знаете, что будет потом? Человечество выродится, люди станут безликими особями, интегральными единицами коллективного разума типа роя, где вам, пастор, будет уготована роль матки, а ваши паладины превратятся в собак при добром пастыре. Кстати… А группа «Чёрное солнце» – это не ваша ли банда?

– Моя, – усмехнулся Джунакуаат. – Но почему же сразу – банда? Не вас ли спасали мои, как вы выразились, бандиты? Поверьте, мои ребятки ни разу не проявили жестокость ради жестокости.

– А вы?

– Что я? Жалость мне присуща, но – в меру.

– Что же вы своих не пожалели тогда, в МакМердо, когда сбивали птеробус?

– Суровая необходимость, – тонко улыбнулся пастор.

– Аа… Припоминаю, как же… Цель оправдывает средства?

– В моём случае – несомненно. Те, кого вы прозвали «шварцами», просто охотились – за спецами по волновой психотехнике, за ценной и секретной аппаратурой… Вы же понимаете, мнето незачем попадать под излучение, я и так свят, хехе…

– Ну разумеется… И как успехи?

– А вот! – Помаутук взял со стола сеточку в виде полушария и натянул её на голову. – Замечательный экран получился, только батарейки надо менять почаще. – Он облизнул губы и вздохнул преувеличенно тяжко: – Ну что ж, любезный генрук… Не получилось у меня убедить вас. Жаль, жаль… Что ж, увидимся позже, когда вы будете заливаться горькими слезами, оплакивая всех вами убиенных, и каяться, вымаливая прощения у Господа…

– То бишь – у вас, пастор?

– Всегда был смышлён, генрук, – ухмыльнулся Джунакуаат. – Уведите его!

В обратный путь конвой двинулся в том же порядке – двое «шварцев» впереди, двое позади, Тимофей посередине. «Сейчас или никогда», – мелькнуло у него.

Браун шагал неторопливо, свободно опустив руки вдоль тела, изображая крайнюю степень расслабухи – и почти незаметно смещаясь к тому конвоиру, что шагал сзади и справа.

Особых навыков в форсблейде у Сихали не было, но одному приёмчику Станислас его обучилтаки. Приходилось долго тренироваться – вытянув руки перед собой, на ладонях по пятаку, надо было садануть локтями назад так резко, чтобы успеть подхватить падавшие монетки. Хороший форсблейдер мог проломить локтем рёбра позади стоящему и схватить монетки, когда они ещё висели в воздухе. Ну, до мастера Тимофею было далековато, да и тренировал он лишь одну правую руку, только вот выбора у него не оставалось. Тут так – убей или умри…

Будто случайно пошатнувшись, Сихали въехал локтем «шварцу» справа, ломая тому два ребра, и метнулся за бластером, выхватил его из левой кобуры падавшего конвоира, тут же выпустил заряд в того, что шагал слева, затем снял двоих впереди. Четвёртый, пострадавший первым, умер сам – видать, осколок ребра травмировал сердце.

– Быстро я… – пробормотал Браун.

Ухватив за ноги парочку «шварцев», он оттащил их в пустующий кабинет, где пахло пылью. Туда же утянул тех, что в остатке. Быстро расстегнув оружейные пояса на «шварцах», он схватил ремни с кобурами в охапку и поспешил вниз. За торцевым окном коридора поражало яркое освещение – Помаутук не терял времени даром. «Дипскаут» доставил всех «чёрносолнечников» с «Новолазаревской», выгрузил энергонакопители и светильникителефотеры. Создавалось такое впечатление, что над Новым Берлином занимался рассвет.

Прислушиваясь – «шварцы» гоготали на верхних этажах, – Браун зашагал подвальным коридором. Тут никого не было, а дверь в камеру запиралась обычным засовом. Рывком открыв толстую створку, Сихали скомандовал:

– С вещами на выход!

– Ураа… – тихо проговорил Белый, первым взбегая по ступеням и хватая оружейный пояс. Мигом застегнув его у себя на бёдрах, он радостно сказал: – Будто без штанов ходил!

Сунув один из своих бластеров фон Штромбергу, Тимофей бросил короткое:

– Веди!

И Гюнтер повёл. Незаметно выйти из здания гестапо было нетрудно, если только вы не в камере. Выйдя в переулок, фридомфайтеры, ведомые штандартенфюрером, натолкнулись на группку эсэсовцев во главе с Циммером.

– Зиг хайль! – вытянулся Гельмут и заболботал посвоему, то ли оправдываясь, то ли испрашивая дальнейших указаний.

Гюнтер отдал короткий приказ, и отряд, возросший до пятнадцати бойцов, поспешил дворами, держа курс параллельно Борманштрассе. Дворы не поражали грудами хлама, они были пусты – в Новом Берлине существовала своя, особенная бедность, заключавшаяся в полном отсутствии вещей. Импорта тут точно не знали…

– Отну секунточку! – сказал фон Штромберг, придавая лицу молящее выражение, и заскочил в малоприметную дверь. Вскоре он вышел оттуда, держа под мышкой фанерный ящик и ведя за руку худенькую, измождённую девушку. Длинные редкие волосы обрамляли её хорошенькое лицо с точёным носиком, с большими серыми глазами. Выпиравшие скулы портили общее впечатление, но ненамного. «Подкормить бы её…» – мелькнуло у Сихали.

– Снакомьтесь, – сказал Гюнтер, робко улыбаясь, – это фрау фон Штромберг.

– Просто Алиса, – добавила девушка, прикрывая ладошкой рот.