Взяв всё это, мы тут же пошли на улице, а дальше нам нужно было идти на выделенную нам улицу. Задача наша была проста, патрулировать улицы, выслуживать жалобы граждан, разбираться на месте по усмотрению.

Перечислять всё то, что свалилось на нас в первый день нашей службы, ибо было там всего много и банально. В основном обращались те, у кого пропадали без вести дети, мужья, уходили в ополчение, и вестей от них больше не было.

Но после обеда произошло то, что снилось мне в страшных снах ещё долгие годы после этих событий. Произошло нечто страшное.

– У этих чурок шаурма лучше, чем у тех, ну у которых мы утром ели, - бубнил Дравдин с набитым ртом.

– Что те, что эти, - сказал Артем, махнув рукой. – Моя воля всех бы их расстрелял, ни одного бы не осталось.

– Хочешь скачать, - сказал я, проглотив пищу. – Мы сейчас не вкусно едим?

– Вкусно, не спорю, но согласись, лучше русских пельменей, или вообще борщец, а? Вот, а вы шаурма, да чебуреки.

– Одно интересно, - задумался Денчик, вглядываясь в содержимое шаурмы. – Откуда они мясо берут?

– Глупый вопрос на самом деле, - ответил Артём.

– Да нет, я не про то. Пока мы до обеда дежурили, сколько вы собак на улице видели?
– спросил он нас. – Вот и я ни одну сегодня не видел, крысы бегают, дети играют и не одной собаки. Собак нет, где же они тогда мясо берут?

– Ешь, не забивай себе голову ерундой, - сказал ему Абрам.

– Ну, мы же теперь милиция, - сказал Денчик с какой-то детской улыбкой. – Должны всё вынюхивать, за порядком следить. Шучу, конечно.

– Господа милиционеры замолвят за старого Ашота словечко? – задал нормальный вопрос хозяин закусочной, у которого мы поели бесплатно.

– Конечно, замолвим, зови, если что, - сказал Джордж. – И шаурма у тебя очень вкусная, всем буду советовать.

– Ай, спасибо, ещё одну каждому! За счёт заведения! – расщедрился пожилой кавказец. – А вкусные они потому, что есть у меня секретный ингредиент. Прошу простить, но мне надо идти.

– Иди, иди, кулинар, - зло сказал Артём, но посмотрев на наши лица с довольно ухмылкой, смотрящие на него, он, шутя, сказал. – Всё равно расстреляю.

– Товарищи милиционеры, товарищи милиционеры, - ещё издалека стала звать нас приближающаяся женщина лет сорока. – Беда, идёмте скорее.

– Что такое гражданка, что случилось? – спросил Горев.

– Крики, детские крики! Из квартиры! Идёмте скорее, что-то нехорошее происходит, скорей же.

– Подождите минутку, - сказал я. – Сейчас у нас обед закончится, и мы пойдём.

– Да будь те же вы милосердны! Какой обед?! – возмущалась женщина. – Он кончился у вас уже давно, третий час уже!

– Обед закончится, когда мы закончим кушать, - сказал Абрам. – А до того, просьба не беспокоить.

– Да будь те вы прокляты ироды! – прошипела женщина.

– Уже идём, - сказал Джордж. – Мы ведь уже поели, пойдёмте.

Джордж встал, кивком поблагодарил Ашота, и пристально смотря на нас, нависши над душой, стал ждать, когда мы встанем и пойдём за ним.

Есть в такой обстановке стало как-то не комфортно, с одной стороны разъярённа женщина, которая, будь у неё в руках ружьё, точно бы нас пристрелила, а с другой мой друг, который был до боли суеверным, и всякие проклятия, даже не осознанные, задевали его.

– Ну, пошли, - сказал я с болью в сердце оставляя недоеденную шаурму на красном пластмассовом столике. – Моисей.

Я больше удивился этой женщине, как только мы встали и пошли за ней, недавно желавшая нам всех семи кругов ада, она начала рассыпаться в благословениях, пожеланиях и т.д. Причём от этой чересчур наигранной фальши, меня выворачивало, но приходилось идти, ибо работа есть работа, тем более, если работаешь в милиции.

Она завела нас в подъезд в одного из домов, в лабиринте которых, я, если признаться честно, до сих пор плохо ориентировался. Мы поднялись на четвёртый этаж, она пальцам показал на дверь квартиры, находящейся слева от лестничного марша.

– Вот здесь, - сказал она, уже с полминуты не убирая указательный палец направленные на злополучную дверь. – Здесь.

– Мы уже поняли, - сказал я. – Что случилось? Что вы слышали?

– Здесь, утром, я спускалась за водой, и мужа проводить. Обратно возвращаюсь, крики, такие надрывные, громкие, даже хрипящие. И крики эти были детские. Я себе места не находила, поднялась к себе, а они всё равно слышным были, потом прекратились, да так тихо стало. Мне не по себе стало, душа не на месте всё утро была, потом с силами собралась и сразу к вам.