Шрифт:
— Ты присутствуешь на партийном бюро,— напомнил Лобанов.
Сергей бросил на него рассеянный взгляд, но ничего не сказал: он расстроился из-за Женьки. Сколько уже редакций сменил этот бесшабашный парень! Пока трезвый— умница, способный журналист, а как напьется — непременно учинит скандал. Даже удивительно для здоровенного мужика. Обычно могучие люди добродушны. А Женька добродушен, пока трезв, а пьяный может что угодно натворить. Два года назад вышвырнул из окна ресторана не понравившегося ему посетителя. Хорошо, что ресторан на первом этаже и посетитель отделался легкими ушибами. Женьку в тот же день уволили с работы. А в Пено он задержался. Два года проработал. Даже выдвинулся в ответственные секретари. И вот на тебе: опять погорел!
— Недавно мы тебя приняли кандидатом в члены партии, — сказал Александр Федорович. — За тебя поручился сам Дадонов, а ты что делаешь? Пьянствуешь с хулиганами в командировке, а потом на тебя из милиции бумаги приходят...
— Фельетоны пишет, — ввернул Лобанов. — Бичует серьезные недостатки,а сам...
— Что «сам»? — сверкнул в его сторону глазами Сергей. — По-моему, выпить никому не запрещается. Я не скандалил и не буянил. И если уж на то пошло, в этой
хитрой бумаге нет ни одного факта против меня. Стоило ли из-за такого пустяка партбюро собирать? ..
— Это уж нам лучше знать, — спокойно сказал Панкин. — Пришла бумага из милиции на молодого коммуниста, и мы хотим разобраться. Так что горячиться, Волков, не стоит. Никто тебе здесь зла не желает.
— Ну, выпили мы вечером с Морозовым, — сбавил тон Сергей. — Он на вокзале у кассы расшумелся. Подошел милиционер, проверил документы, и все. Даже не предложил нам пройти в милицию. Больше ничего не было. Я уехал. Вот и все.
У Голобобова, видно, снова зуб схватило: он заерзал в кресле, погладил ладонью щеку.
— С чего это ты вдруг выпивать начал? — спросил редактор, глядя на Сергея несчастными глазами.
— Чем так мучиться, лучше бы вырвали зуб, — посоветовал Сергей.
— Что?! — опешил Александр Федорович.
Пачкин громко закашлялся, отворачивая в сторону улыбающееся лицо.
— По-моему, Волков ведет себя вызывающе,— сказал Лобанов. — Этакая исключительная личность появилась у нас в редакции! Не смей его пальцем тронуть — сейчас же на дыбы! А дело, товарищ Волков, совсем не шуточное. Твоего собутыльника с работы сняли, а ты ведь тоже не безгрешен в этом деле... И потом, нам стало известно, что и дома у тебя не все благополучно. Собираешь компании, выпиваешь... Мы только что
беседовали с твоей женой. Она прямо заявила, что ей надоели твои компании, выпивки. Говорит, что ты больше внимания уделяешь своей собаке, чем жене и сыну...
— Моя жена не могла такое сказать, — после продолжительной паузы с трудом выдавил из себя Сергей.
— Вот, сказала, — подтвердил Пачкин.
В голове это никак не укладывалось. Правда, утром они поругались, и довольно крепко, но чтобы она сказала такое в присутствии всех этих людей... в это Сергей не мог поверить! Он уже не слушал, что говорят редактор, Пачкин, Лобанов... А они что-то говорили, отчитывали, учили. Один дядя Костя словно находился на необитаемом острове, сидел, низко нагнув большую лобастую голову к макетам, и знай себе чертил и чертил. Когда к нему обратились с вопросом, что он скажет на этот счет, ответственный секретарь положил макет на колени, снял очки и, подслеповато моргая, пробурчал:
— Я не первый день знаю Волкова. Если бы он не уехал, и с Морозовым ничего бы не случилось. Волков бы не бросил товарища в таком состоянии. А Морозова жаль, хороший журналист... Кстати, у меня набрана его зарисовка о шахтерах. Будем печатать?
— Мы сейчас обсуждаем не Морозова, — сказал Лобанов.
Дядя Костя надел очки и сразу стал строгим, замкнутым. Покосившись на Лобанова, сказал:
— А тебе хочется Волкову выговор влепить? Так не за что. Милиция могла бы эту бумагу и не присылать нам.
— Предлагаю на первый раз ограничиться обсуждением, — подытожил Пачкин.
— И поставить на вид, — ввернул Лобанов.
— Зарисовка живая, я думаю, надо напечатать,— сказал дядя Костя.
— Какая еще зарисовка? — покосился на него Голобобов.
— Давно уже набрана, — сказал дядя Костя.— Надо в номер ставить.
Сергей поднялся, чтобы уйти, но Голобобов задержал:
— Как с очерком?
— Утром сдам на машинку, — сказал Сергей и вышел из кабинета.
Даже не взглянув на умиравшую от любопытства Машеньку, он спустился по лестнице вниз, завел мотоцикл, вскочил в седло, с ревом развернулся под окнами редакторского кабинета и, напугав до смерти белую курицу, с перепугу залетевшую в раскрытое окно бухгалтерии, умчался прочь.
Лобанов, видевший из окна всю эту картину, заметил:
— Укатил куда-то и даже заведующего не поставил в известность...
— Послушай, Константин Михайлович,—обратился редактор к ответственному секретарю. — Волков уже давно лишь числится в отделе информации. А что, если мы его прикрепим к тебе в секретариат? Спецкором, а? Дядя Костя почесал пальцем белую бровь, хмыкнул, пожевал губами и, не поднимая глаз от макета, проворчал: