– Светка, хочешь честно?
– Люська наконец прекратила бестолковое кружение.
– Это Дубов твой Лёве посоветовал.

– Что?
– Светлана вскинула недоверчивые глаза.

– Ну, да, Дубов.

– Так пусть и брал себе этот седьмой “Б”, раз самый умный.

– У него уже есть класс. Ты забыла что ли? Два классных руководства на человека повесить даже у Лёвы рука не поднимется. Не изверг же он, в самом деле?

– Ещё какой изверг, - буркнула Светлана и поймала себя на том, что буркнула совершенно по-скворцовски.
– Он ведь обещал, понимаешь?

– Обстоятельства переменились, - отвернулась Люська.
– И потом, почему именно тебе нужно льготы предоставлять? У тебя муж, семеро по лавкам? Ты на других посмотри. Вон Ольга Петровна как корячится. Двое детей, мать - инвалид лежачий, муж пьёт, гад. И ведь хорошо работает человек, ответственно. Не жалуется.

Светлана отмолчалась. А что тут скажешь? Права Люська. И формально права, и по существу. Только не справиться Светлане с седьмым “Б”. Шергунова распустила свой класс до предела. Вроде, маленькие детки, но управы на них найти никто не может. Во что они к одиннадцатому классу превратятся? Это беспокоило весь педколлектив.

– Ну хорошо, - Светлана с робкой надеждой посмотрела на Люську.
– Пусть классное руководство. Только не в седьмом “Б”. Разве не может Дубов со мной классным руководством поменяться?

– Чудачка, - хмыкнула Люська.
– Столько лет работаешь и не знаешь. Он ведь должен хоть один час в своём классе вести. Тогда ему нагрузку менять надо. Лёва на это никогда не пойдёт. Это же всем нагрузку переделывать придётся. Галька вас с Лёвой своими руками придавит где-нибудь в тёмном уголке. Так что поменяться ты можешь только с тем, кто в седьмом “Б” часы имеет. Но, думаю, дураков нет.

– Я главной дурой в школе оказалась? Да?

Не зря Люська слыла талантливым педагогом и тонким психологом. Она сделала серьёзное лицо и проникновенно сказала, так проникновенно, что Светлана почти поверила ей:

– Ты у нас подающий надежды молодой специалист. Очень может быть, что даже звезда российской педагогики в будущем. Да и просто добрый человек. Видишь, Лёва в тебе не сомневается, раз самое трудное поручил. И я думаю: справишься.

– Справлюсь, как же, - проворчала слегка польщённая Светлана.
– Теперь неприятностей не оберёшься.

*

Неприятности начались уже первого сентября. Светлана шла из кабинета директора, неся в руках деревянную табличку с обозначением класса. Табличка была в форме кленового листа на длинной рейке. Светлане нужно было на площадке перед школой встать в указанном месте, высоко подняв табличку, собрать около себя седьмой “Б” и обеспечить приличное поведение класса. Не дай бог, испортят поганцы общее торжество. А потом в своём кабинете провести классный час, посвящённый дню знаний. Урок знаний ей помогала разработать Панкратова. И теперь Светлана постоянно прокручивала в голове его конспект, чтобы не забыть. Не по бумажке же читать? Засмеют.

Возле огромного стенда со списками классов и классных руководителей небольшим стадом толклись ученики седьмого “Б”. Митинговали. Светлана растерялась. По инерции прошла несколько шагов и замерла совсем рядом с митингующими.

– На хрена она нам!

– Куда нашу Мальвину дели?!

– А ты не знаешь? Рожать отправили.

– Да, ладно… Может, срастётся ещё…

– С кем срастётся? С кем? С Мэри Поппинс?

Вот так Светлана узнала прозвище Танечки Шергуновой, а заодно и своё. Или, как теперь ученики выражались, погоняло. Но не знала, обидеться ли, возгордиться? Не знала, как правильно реагировать на стихийный митинг возле стенда с информацией. Стояла, слушала.

– Я тогда в нашем классе учиться не буду, в другой переведусь!

– А пошли все к директору? Заяву напишем.

– Ты чё, сбрендил, козёл?

– Сам козёл!

– За козла ответишь!

– Такой крутой? Круче, чем варёные яйца? Тогда иди к Шнобелю, заяву пиши.

Шнобелем вся школа звала Льва Яковлевича за его выдающийся, цвета поспевающего баклажана, вечно шмыгающий нос.

– И пойду!

– Иди. Что, слабо?

– Я-то пойду! Мне не слабо!

– И мне не слабо. Но у меня котелок варит. Не то, что у некоторых. Знаешь, куда Шнобель твою заяву сунет?

– Мальчики! Хватит ссориться! Думать нужно, что делать!

Они яростно спорили между собой. Заводил, совершенно очевидно, Витька Рябцев. Его слушали внимательней других. Обычный, вроде, пацан. Росточка среднего. Жилистый. Взлохмаченные русые вихры. Веснушки разбрызганы по всему круглому, немного плоскому лицу. Одет, как все остальные мальчишки: широкие штаны, в школьном просторечии именовавшиеся трубами, широкая же футболка с длинными рукавами, кроссовки, по размерам больше напоминавшие протекторы от КАМАЗа. Но нечто волевое, решительное мелькало в глазах Рябцева. Даже лучший дружок его Ковалёв побаивался противоречить, отступал перед рябцевским напором. Даже Рушанна Галиуллина, очень высокая, красивая и бойкая девочка, пасовала перед Витькой, хоть и старалась это скрывать.