Очень Светлане хотелось возмутиться и тем, как следствие проводилось, и тем, кого в виновные зачислили. Ну, не мог Рябцев украсть методичку. Не додумался бы. Не от того, что глуп. Мозги у Витьки работали отлично. Только по-другому немного. Ему проще эту контрольную прогулять. Или лак для ногтей учителю на стул налить. Или самодельную крохотную бомбочку под тот же стул подложить. Специально для Галины Ивановны. Пропажа методички - план скорее женский, чистенький, с минимальными затратами сил. И Светлана внимательно смотрела на Рушанну. У той по русскому языку между двойкой и тройкой. Без существенной надежды до этой самой тройки дотянуть. Летние каникулы, как Светлана однажды случайно краем уха поймала, Рушанка ждала, словно манны небесной. Обычно она проводила их у бабки в деревне. Где-то под Нижним Новгородом. И вроде, приключилась у девочки в деревне некая романтическая история с продолжением. Без сомнения, Галиуллина методичку спёрла. Сама или подговорила кого, неважно. Но разве поверит сейчас Галина Ивановна в её вину? Слишком уверенно себя Рушанка ведёт. И на Рябцева с Ковалёвым стрелки переводит. Она якобы видела их выходящими из кабинета за минуту до звонка на урок. Таким образом, одним выстрелом двух зайцев кладёт. Свою проблему решает и одновременно уничтожает конкурентов за лидерство в классе. Как бы сейчас мальчики не отбрёхивались, девочки за Рушанну горой встали.

Как и следовало ожидать, виноватыми получились Рябцев с Ковалёвым. Матерей их в школу вызвали, дневники красными чернилами изукрасили, различных ужасов с три короба наобещали. Смешно становилось. Ведь ничего из обещанных ужасов реально воплотить Лев Яковлевич права не имел, а ученики если и не знали о его возможностях точно, то догадывались. Вся воспитательная работа Галины Ивановны, по выражению Люськи, пошла псу под хвост. Единственным результатом скандала явилось перенесение контрольной на следующий урок. На который, кстати, не явился весь класс. Коллективный такой прогульчик. Опять дирижёром Галина Ивановна, пугалом Лев Яковлевич, стрелочником Светлана. Опять виноваты Ковалёв с Рябцевым. И вызов матерей в школу, и дневники в красных чернилах, и три короба ужасов.

– Ты, Аркадьевна, к выговору готовься, - усмехаясь, предупредила Люська.

Светлана, по незаметно сложившейся традиции, под кофеёчек обсуждала с ней происходящее. Сидели в кабинете у Панкратовой

– За что выговор?
– удивилась Светлана.

– За отсутствие воспитательной работы в классе. Или я Гальку не знаю, - Люська была невозмутима.

– Из-за такой малости?

– Если я хоть что-нибудь в школьной практике смыслю, это только начало, - Люська шумно отхлебнула из стакана горячей жижи.
– Ты кого подозреваешь, Галиуллину?

– Ага, - кивнула Светлана.

– И я бы на твоём месте Рушанку трясти начала. Но трясли, наказывали-то Рябцева с Ковалёвым. Думаешь, они долго без вины виноватыми ходить согласятся? Теперь они журнал сопрут. Вот увидишь.

– Господи! Зачем им журнал красть?!

– Затем… Один раз контрольную сорвали? Сорвали. Во второй раз её прогуляли? Прогуляли. Причём демонстративно. Никуда с территории школы не уходили. Толклись возле спортивной площадки. Я в окно видела. Наказать их серьёзно Галька никак не сможет. Если только нервы потрепать. У неё с её дебильными представлениями о педагогике всего один выход: за эту контрольную всему классу единиц понаставить. Частокол нарисовать. И твоя Рушанка пойдёт на крайние меры. Но не своими руками. Рябцева с Ковалёвым подбивать станет. А те будут рады стараться учителям в ответ насолить. Сопрут журнал, посмотришь.

– Ты что, в мой журнал заглядывала, и частокол там увидела?
– ужаснулась Светлана.

– Не, в журнал не заглядывала и частокола пока не видела, - откликнулась Люська.

– Откуда же ты знаешь?

– Кто тебе сказал, что знаю? Предполагаю только.

Она ещё кое-что высказала, исходя из своего опыта и умения анализировать ситуацию. Люськины предсказания всегда почти стопроцентно оправдывались. Никаких точных знаний не нужно. Достаточно послушать панкратовское “предполагаю, что…”.

После разговора с приятельницей Светлана прямой наводкой отправилась в учительскую. Добыла свой журнал из стопки других, раскрыла на нужной странице. Горько усмехнулась. Частокол наличествовал. Вертикальный. Двадцать девять человек в классе - двадцать девять единиц. Столбиком. Ну, Галина Ивановна, спасибо! Вы ошибки делаете, ляпы педагогические, и мне же потом за собственные ошибки выговор вкатите. Хорошо, Люська надоумила.

Но как бы Светлана не следила за журналом, через два дня он всё-таки пропал. Светлана внутренне психовала. Напророчила Панкратова. Пифия районного масштаба. Точно по нотам партия разыгрывалась. Свежий скандал завертелся, закрутился. Специальная планёрка, малый педсовет. И везде Светлане доставалось по первое число. Где уж тут о робкой любви своей думать. Мимо Павла Николаевича она старалась быстрей проскочить. Краснела, отводила глаза. Стыдилась, одним словом. Вроде, не виновата была в происходящем, но чувствовала себя виноватой. Потому не видела, какое сочувствие наполняло взгляды Дубова. И хорошо, что не видела, не замечала. Жалости бы его не перенесла.

Журнал скоро отыскался. Опять через пару дней. На перемене подбежала, запыхавшись, Ирочка Кахаева.

– Светлана Аркадьевна! Вас завуч к себе в кабинет зовёт, - перевела дух, в лицо не смотрела. Светлана насторожилась.

– Зачем? Не знаешь?

– Знаю, - выдохнула Ирочка.
– Наш журнал нашли. В мусорном баке, за школой.

У Светланы похолодело внутри. Перед мысленным взором замаячил напророченный Люськой выговор с занесением в трудовую книжку. Спросила немеющими, деревянными губами:

– Обгорелый?

– Ой! Откуда вы… - распахнула глаза Ирочка. Не договорила фразу.

“От Панкратовой, - мелькнуло в голове у Светланы.
– От провидицы школьной”. На негнущихся ногах она отправилась в кабинет к завучу. Ирочка растерянно смотрела ей вслед.

Если бы к другим неприятностям выговор в трудовую книжку всё-таки вкатили… Тогда бы Светлана уверовала в Люську, как древние греки в дельфийского оракула. Однако, как всегда, предполагаемый ход событий был нарушен человеческим фактором. Неожиданно вмешался Дубов.