Сон – это просто сон. И нет доказательств того, что происходит во сне. Но! Это было так, иначе - откуда этот сон? Кто нашептал тебе во сне, как и почему, и ты поверил? И я поверил. Куда-то делся страх. Все кончилось, когда тот, кто похож на священника, наконец, сказал, что от него ждут. Он сказал, что Иуда не умирал так, как написано в Книге. Он умер в своей постели, оставив наследников, и прожив мирную жизнь мудреца и изгоя. Он знал то, что знал Он – другие знали другое. Как спорить с теми, кто придумал твою историю? Зачем? Иуда был проклят и непонят, и это справедливо. Как понять предательство? Но, предательство ли или замысел? Что для одних одно, для других другое. И, наверное, это закон жизни. У каждого своя ноша: Иуда – мой крест. А страха теперь и нет, потому что нелюбовь – это не самое страшное. Хуже – любовь. За нее надо платить жизнью. Готов ли? Нет. Иуда жил долго, значит, выполнил Завет: дарована жизнь – живи. И прочь сомнения. Он все рассказал в своей Книге. А поймут ли ее – не важно. Примут ли – не важно. Важно, что было так, как написано тем, кто единственный понял, что такое любовь и принял ее всю без остатка. Вместе с ложью, ненавистью, завистью, болью и несправедливостью тех, кто был обделен ею. Тот, кто строил из камня храм, думая, что камень поможет ему подняться, стать выше и увидеть…. Увидеть. Но, не услышать. На высоте все видно, но ничего не слышно – все звуки остаются внизу. Он строил храм, но построил дом, который назвал храмом. Но храм веры не строят из камня – его строят из чувств. И Ему не нужны следы, оставленные на стене: иначе после человека останется не любовь, а кусок мрамора, пригодный только в качестве доказательства в суде. И идут в ход могильные плиты, как доказательство номер один, таблички на дверях, как доказательство номер два и если доказательств нет: на что можно рассчитывать перед присяжными? На их веру? Без доказательств нет веры никому: и тащат в суд камни, и бросают ими в подсудимых. Чем больше брошено камней, тем больше доказательств и тем больше греха на том, в кого брошены камни. Все просто. Сон был добр к предательству, но жизнь имеет свои законы.

А я? Что делать мне? Они сказали, что все будет так, как было. Как было, или как было рассказано? Есть разница, потому что есть выбор: или я есть, или меня нет. Меня такого, каким они считают меня. Они говорят, что есть. Значит, не было осины и не было предательства и все ложь. Или ложь – это они? Был крест, была толпа разъяренных и веселых людей, которые пришли смотреть представление. Он смотрел на них с высоты – они смотрели на него снизу. Шакалы и глупые дети одновременно. Шакалы тоже могут любить и нельзя их презирать за то, что они хотят есть: им надо кормить своих детей. Он смотрел на них сверху: вы не шакалы – вы львы, которым в пасть засовывают головы дрессировщики в цирке. Как хочется сомкнуть челюсти, что бы навсегда закончился этот позор. Но, останавливает гарантированная ежедневная еда и желание просто выжить, пусть даже в грязной клетке. А дрессировщик, который истинно верит в свою силу и в то, что его день еще не настал, боится вас больше, чем вы боитесь его кнута. Но, публика ждет! Аттракцион объявлен и уже прихватывает где-то в районе живота от возможной трагедии. У зрителей всегда на секунду мелькнет надежда: что, если сегодня лев закроет пасть и будет, что рассказать соседям. Но, лев не глуп: этот дрессировщик кормит его – пусть живет. А толпа? А толпа пусть ждет каждый день – вдруг когда-нибудь настанет час и этого человека. Ожидание! Вот смысл шоу. А само по себе действие ничего не значит.

Ну, и что во всем этом не так? Наверное, то, что он не должен был бы быть здесь. Совершенный абсурд, как будто это происходит не с ним. Он смотрел на них сверху: они пришли увидеть шоу – и глупо было колоть копьем: испорчен праздник. И не было ничего сакрального во всем, что случилось. Он просто умер. И толпа разошлась, злясь не на устроителей, а на того, кто умер так быстро: столько шума и никакого удовольствия. Какой смысл в мучении, которое принесло смерть так быстро? Просто умер еще один артист. Кому было дело до того, что будет потом. Никто не думает о том, что случится позже, когда зайдет солнце и ночью станет тоскливо от непонятно откуда взявшейся пустоты.

И ты, который стоишь рядом: что чувствуешь ты, видя, как свершается преступление? И Он не виновен, и они не виновны. Виноваты те, кто создал это представление. Те, кто сидели в ложе и смотрели, как веселится и страдает толпа и еще эти двое, что остались в соседней комнате.

История, которая была талантливо написана, разыгрывается опять. Спектакль по старому сценарию: есть режиссеры, набраны актеры и публика ждет, когда погасят свет и начнется представление. Старая история, конец которой всем известен – в чем смысл? Все знают, что все кончится так, как написано давно. Но, вдруг? Вдруг все пойдет не так, и актеры перестанут слушать режиссера, и случится чудо. Не будет смерти, не будет лжи. Очнется дряхлеющий духом и встанет из золотого кресла, и скажет: хватит! Вы победили. Но, возмутится публика. Обязательно возмутится! У этой пьесы есть финал, за который заплачены деньги, большие деньги. И если финал будет другим – придется их возвращать: что может быть хуже? Хуже? Хуже может быть только никому не нужная правда. Лучше вернуть деньги – в деньги верят все. В правду никто не поверит – верят лжи. Ложь, написанная на бумаге, обязательно становится правдой через некоторое время, а все, что мы говорим, становится ложью в ту же секунду. И какой смысл их менять местами? Ты бредишь, Люсьен! Ты опять бредишь. Что ты пил с этими двумя странными людьми? Что за вино? Какой арамейский язык? Какие рыцари? Какой Иуда?

– Я брежу?

– Конечно. Разве можно говорить, как говоришь ты? Ты видел Его на кресте и слышал то, о чем Он думал. Ты был рядом с ним…. В это можно поверить? А тот, который сидел один у оливкового дерева? Он кто?

– Я не знаю. Наверное, в этот момент это был я.

– Ты болен, милый Люсьен. Правда только в том, что ты болен.

– Это хорошо, потому, что есть надежда, что я смогу выздороветь. Хотя бы, потому что больной не может заболеть. Это, конечно, шутка.

– Нет. Такой надежды у тебя быть не может – ты уже поверил во все это и назад дороги нет. Ты теперь тот, кем ты себя считаешь.

– А ты кто?

– Неважно. Важно, кто ты. Меня нет. И, может быть, и не было никогда. А вот рыцарь есть. И тот, другой, он тоже есть. И они ждут, пока ты проснешься. Но, только помни: когда ты откроешь глаза, все, что ты видел, кончится, и начнется то, новое, что уже нельзя будет изменить.

– Ты уйдешь навсегда?

– Конечно. Хотя, какое это может иметь значение, если ты все равно проснешься. Того, с кем ты говоришь, никогда не было. Главное, что ты был по-настоящему.

– Это похоже на бред.

– Это не бред, Люсьен. Это и есть сама жизнь. Она начинается тогда, когда ты перестаешь сочинять ее.

– Моя жизнь заканчивается?

– Жизнь, скорее всего, нет, а вот твоя история - да.

– Разве это не одно и то же? Так в чем же был смысл всего произошедшего?

– Ни в чем. Ничего еще не произошло и , может быть, не произойдет. Просто умер еще один артист. Хотя, еще не время: у тебя будет еще один эпизод, но он настолько незначителен, что и не имеет значения – ты его сыграешь или кто-то другой за тебя. Главное, что ты сыграл роль в чьей-то пьесе, сам того не подозревая.

Подозревая? Ты чудак, мой внутренний голос. Ты настолько уверен, что знаешь меня лучше меня самого, и ты заблуждаешься. Ты называешь меня Люсьен – называй. Ты думаешь, что я и есть тот смешной и беспокойный юноша, который запутался в своей короткой жизни? Подожди, мой внутренний голос, скоро ты все поймешь. Готов спорить, что финал истории тебя удивит, и вот тогда мы поговорим.

Гл. 32

Италия! Страна чудес и помидоров. Узкие улочки и дивный запах кофе за каждым углом. Страна, где пицца стоит ровно столько, какой обзор открывается вашему взору: на Сикстинскую Капеллу – сорок евро, на стенку соседнего дома – двенадцать с половиной. Страна, которая имеет собственный голос: так как разговаривают в Италии, больше не разговаривают нигде. Даже если просто разговаривают. Отсюда и опера, и дивные, по сумасшедшему красивые, итальянские жены, которых можно пожелать только врагу. Страна, в которой нельзя жить, если приехал сюда в здравом рассудке, родившегося в нормальном месте. Страна, которая сводит с ума своей невероятной красотой и индивидуальностью, которая восхищает своей открытостью и музыкальностью, которая доводит до бешенства своей безалаберностью, безответственностью, враньем и невероятно низкими ценами бутиков Милана. Словом, можно еще много добрых слов сказать об Италии: о великих открытиях, о шедеврах гениев, об искусстве создания самых лучших ядов и, конечно, об искусстве убивать. Страна-молотилка, в которую хочется вернуться навсегда: уж поверьте, только здесь живут очаровательные люди, некоторые из которых с удовольствием выполнят вашу мечту – остаться в ней навсегда.