Но Сережа, видимо, думал и рассуждал иначе. Там виноват я или нет — это вопрос другой, но своим «примерным», достойным родительской похвалы поведением я портил ему все дело.

И вот он решил и меня совратить с моего «примерного» пути.

Однажды мы сидели с ним в нашей комнате. Я что-то пристраивал к удочкам, что-то переделывал, а Сережа просто так сидел напротив и с какой-то странной, слегка насмешливой улыбкой следил за моей работой.

Наконец я не выдержал и спросил, чему он так ехидно улыбается.

— Да на тебя смотрю. Настоящая Пупочка-мумочка.

Меня даже в жар кинуло: «Опять вспомнил это несносное прозвище. Но в чем же дело?» Стараясь не показать виду, как меня это задело за живое, я сделал удивленное лицо и спросил:

— А в чем дело? Почему ты какую-то детскую кличку вдруг вспомнил? Слава богу, мы уж оба не маленькие.

— Этому-то я и удивляюсь, что ты все, как был «мумочка», таким же и остался.

— Да какой еще «мумочка», в чем дело?

Так все лето рыбу и проловишь? — все так же насмешливо улыбаясь, спросил Сережа.

— А по-твоему, что я должен еще делать?

— Да то же, что и все ребята, — вдруг уже без всякой насмешки, даже как-то особенно дружески сказал Сережа. Он пересел ко мне на кровать, положил руку на плечо. — Ты знаешь, Юрка, ребята просто смеются над тобой, спрашивают меня: «Что, твой братец в рыбаки, что ли, готовится? Почему никогда в городской сад не зайдет».

— Да у меня и знакомых-то нет… — ответил я, невольно смутившись.

Сережа тут же перебил меня:

— А хочешь, я тебя с очень хорошей девушкой познакомлю? — Он крепко обнял меня за плечи. — Кстати, она уже несколько раз про тебя спрашивала.

— А кто это? — как-то невольно спросил я.

— Соня Горелова, — ответил Сережа. — Ты ее в лицо, конечно, знаешь, наверное, не один раз видел.

О ком говорит Сережа, я не знал и даже не мог представить, кто это — Соня.

— А ты-то почему с ней обо мне говорил? Ты-то ее часто видишь?

Вот тут уже не я, а сам Сережа, всегда такой спокойный, уверенный в себе, здорово покраснел.

— Да понимаешь, в чем дело, — замялся он, видимо соображая, как получше объяснить какое-то для него не совсем удобное положение. — Видишь ли, в чем дело… — повторил он. — Ну, короче говоря, я, Юра, влюблен в ее сестру старшую, в Тоню. Они очень дружат, часто вместе в сад приходят. Мы втроем и гуляем, и дружим все. Вот и ты бы тоже с нами, хорошо бы, а? Вместе бы на речку ходили и в лес за цветами. Соня очень хорошая и очень интересная. Я бы сам в нее влюбился, честно тебе говорю, если бы уж в Тоню не был влюблен. Давай я тебя познакомлю — сам потом благодарить будешь. А то что ты все на рыбалку да на рыбалку?.. Смотри, уже усы растут, а все как маленький. Ну, по рукам?

— Да что ж, если ты хочешь, если ты советуешь…

— Очень даже советую. Ну, и молодец. Ну, и кончено дело: сегодня же тебя и познакомлю.

— Почему же сегодня? — даже испугался я.

— А чего же откладывать, чего ждать? Ждать, пока лето пройдет? Да ты не бойся — она не кусается, не съест тебя. — Сережа рассмеялся, но совсем не зло, напротив — добродушно, по-товарищески.

— Я и не думаю бояться, — оправдывался я. — Но, может, она сегодня и в сад не придет?

— Наверное, придет. Почти каждый день вместе приходят. Посмотри, еще влюбишься и рыбалку свою забросишь. Так меня будешь благодарить!

Ах, Сережа, Сережа, говоря все это, он, конечно, и не думал, что из этого получится. Конечно, ему важнее всего было сбить меня с пути истинного, чтобы Михалычу некого было ему в пример ставить.

Итак, часов в девять вечера, когда солнце уже клонилось к закату, мы, в белых чистых рубашках, заправленных в брюки, в начищенных до блеска башмаках, причесанные мокрой щеткой, отправились в городской сад на вечернюю прогулку.

До сих пор помню, как у меня от волнения и страха колотилось сердце. Видимо, и вид был у меня далеко не геройский, потому что Сережа несколько раз, искоса взглянув на меня, ободряюще говорил:

— Не робей, Юрка, клянусь тебе, что не кусается.

От волнения я даже не мог отвечать на его подтрунивание. А он, конечно, больше всего боялся, что я, не дойдя до сада, просто-напросто сбегу.

Но я не сбежал, может, потому, что ноги подкашивались и бежать-то не смог бы.

Мы вошли в приятную прохладу нашего старого, запущенного сада.