Шрифт:
— Ишь ты как разрядился: и пуговицы золотые, и пояс с бляхой, ну прямо пожарный, только каску на голову!..
Я знаю, что в устах тетки Дарьи это высшая похвала, и эта похвала меня радует. Ведь мы со старушкой большие приятели, приятели с тех самых пор, как вместе сидели у постели больного Петра Ивановича.
— А я тебе сдобных булочек испекла, — как бы ненароком бросает мне тетка Дарья и, подмигнув, уходит в кухню.
Михалыч начинает расспрашивать маму, что нового в Москве, как-то она выглядит теперь, после революции.
— Да ничего нового, — отвечает мама. — Такая как и всегда. Сутолока, толкотня. Всюду масса народа. В магазинах всё есть. Только дороговизна страшная. У кого только такие деньги есть!
— Кой у кого имеются! — усмехнувшись, ответил Михалыч. И начал рассказывать о чернских новостях: — Собственно, в городе-то у нас тоже все по-прежнему, — сказал он, — а вот в уезде что-то не очень спокойно. Мужички шуметь начинают.
— Что же им еще нужно? — удивилась мама. — Царя нет, теперь свобода…
В ответ Михалыч опять усмехнулся и стал напевать:
Отпустили крестьян на свободу Девятнадцатого января, Только землю не дали народу — Вот вам милость дворян и царя.— Но ведь это при царе было, — возразила мама. — А теперь у нас совсем другое дело. Скоро война кончится, победим немцев. Учредительное собрание соберется. Наверное, и землю крестьянам дадут.
— «Улитка едет, когда-то будет», — ответил Михалыч. — А вот мужичкам, видно, ждать уж надоело. Больше полвека ждали. Теперь больше не хотят!
— Сам же говоришь: больше полвека ждали. А уж теперь совсем недолго осталось. В Москве говорят: сам Керенский на фронт поехал. Со дня на день наступления наших войск ждут. Может, и война кончится.
— Мадам, я советую вам лично отправиться в уезд, по волостям. И лично сообщить ваши соображения народу. Может, он вас и послушает.
В ответ мама только засмеялась и рукой махнула. Дальше я не стал слушать их разговор и отправился в свою комнатку.
Вот я и дома. Гляжу на удочки, на бабочек на стене, на коллекцию птиц, размещенных на полке.
Хорошо! Очень верно сказано в поговорке: «В гостях хорошо, а дома все-таки лучше».
Как только мы с мамой умылись и немножко отдохнули после дороги, Михалыч позвал нас к себе в кабинет, усадил на диванчик, сам сел напротив, к письменному столу, и достал из ящика какое-то письмо.
— Теперь полное внимание, — сказал он.
И начал читать. Собственно, в конверте было сразу два письма: одно, очень коротенькое, от Сережи. В нем он сообщал, что перешел в шестой класс гимназии и на лето к нам не приедет, а поедет вместе со своей мамой на дачу.
Сережа уже вторую зиму жил не с нами, а в Москве. Он учился теперь не у Елизаветы Александровны, а в Московской классической гимназии. К нам в Чернь он приезжал только летом на каникулы. А вот и этом году, значит, и летом не приедет. Сережа писал, что его мама сняла дачу около самой речки. В ней рыба прямо кишмя кишит и очень крупная.
— Это одна новость, — сказал Михалыч, — и, по правде говоря, малоприятная. Хотелось бы Сергея повидать. Ну, да все лето на даче он не усидит — к августу, а то и раньше непременно к нам прикатит… А вот вторая новость, — продолжал Михалыч, — весьма занятная. Это письмо от Наташи. В нем она сообщает нам, что… — Михалыч выдержал торжественную паузу и закончил: — Что собирается выйти замуж.
— Когда? За кого? Мы с мамой вскочили с диванчика и бросились к Михалычу.
Но он сделал решительный жест рукой — сидите, мол, смирно, всё узнаете по порядку.
Действительно, письмо было очень подробное, обстоятельное. Но самое интересное для меня в нем оказалось то, что будущий Наташин муж — агроном и страстный охотник, что живет он неподалеку от Москвы, что там пропасть дичи: тетерева, рябчики, глухари, рядом очень рыбная река. И Наташин будущий муж зовет Михалыча и меня приезжать на охоту.
— Что ты, брат, скажешь на это? — обратился ко мне Михалыч. — Понимаешь, тетерева, рябчики и даже глухари!
— Конечно, поедем. Этим же летом и поедем, — решительно отвечал я.
Мы с Михалычем сразу узрели в письме самое главное. А вот мама даже не обратила внимания на такое важное сообщение.
— Поражаюсь, — пожала она плечами, — дочь замуж выходит, а ты, Алексей Михайлович, о каких-то глухарях толкуешь. Неужели же в замужестве дочери самое главное, что муж — охотник?