Вот мимо нашего дома прошла, построившись рядами, колонна демонстрантов. Это служащие разных учреждений. Впереди двое несли красный плакат с надписью: «Да здравствует пролетарская революция во всем мире!» Демонстранты шли в ногу и громко пели: «Вперед, заре навстречу!» За ними шли кучками просто обыватели.

Наша школа тоже пойдет колонной и тоже с плакатом. Об этом я узнал заранее от Сережи. Он уж с самого раннего утра убежал в школу.

Но школьная колонна должна была пройти не мимо нашего дома, а по другой улице — значит, я ее и не увижу. Да мне и не хотелось видеть: уж очень обидно самому не идти вместе со всеми! А кроме того, было у меня и еще одно соображение, почему мне не хотелось видеть нашу школьную колонну.

Соня, конечно, обязательно пойдет на демонстрацию и, вернее всего, будет идти рядом с Игорем.

Я чувствовал, что, если увижу это, весь праздник будет отравлен. «Пусть ходит, с кем хочет, — сказал я сам себе, — но мне на это смотреть совсем неинтересно».

А это что за колонна демонстрантов? Впереди на двух древках большущий плакат, на нем надпись: «Искусство в массы!»

Да это же нардом! Вон и Сергей Леонидович идет впереди в самой первой четверке. А вон и Ваня, и Миша — сколько знакомых! Эх, жаль, что и с ними не могу идти. Но лучше уж потерпеть, чтобы не расхвораться к вечеру.

Все спешили на Соборную площадь. Там должен был состояться небольшой митинг.

Он кончился действительно очень скоро, потому что Сережа часа через два был уже дома. Потом до вечера все было совсем как обычно, только обед мама и тетка Дарья приготовили особенный, праздничный.

— Мадам, я замечаю в вас революционный подъем, — торжественно сказал Михалыч, обращаясь к маме, — он чувствуется во всем — и в убранстве стола, и в разнообразии блюд.

— А как же иначе, ведь сегодня праздник, — ответила мама, — уж мы с Дарьюшкой постарались. Очень рада, что тебе нравится.

— Не только нравится, — отвечал Михалыч, — я просто воспарил душой и благодарю небо за все эти яства и питии.

— Ну, небо тут, положим, ни при чем, — ответила мама, — ты лучше Дарьюшку поблагодари: она ведь все старалась.

— А это уж само собой разумеется, — охотно согласился Михалыч. — Ей я выражу свою особую благодарность.

Обед действительно был очень вкусный, настоящий праздничный обед, так что мы с Сережей под конец, когда подали сладкое, даже ремни распустили, чтобы больше поместилось.

После обеда Михалыч, как всегда, ушел к себе в кабинет, чтобы кое-что «обдумать». На этот раз его «думы» сопровождались таким богатырским храпом, что даже привычная к этим звукам мама и то поражалась.

— Нет, это он не спит, нарочно выделывает, не может же спящий такие рулады выводить!

Мы с Сережей специально ходили в кабинет проверить. Михалыч спал непробудным сном.

«Обдумав» все, что полагается, Михалыч встал, попил чаю, надел свой лучший костюм, чтобы идти в народный дом на спектакль. Мама и тетка Дарья тоже приоделись.

Проще всего нарядиться оказалось нам с Сережей. Мы почистили щеткой наши школьные гимнастерки, начистили до блеска башмаки, смочили водой и причесали волосы — вот и готово дело.

Дом решили запереть. А чтобы кто-нибудь в него не залез, поручили охрану старому Джеку. Он улегся на коврик в передней, всем своим видом показывая, что злоумышленник сможет проникнуть внутрь дома только через его труп. Это и впрямь соответствовало истине: Джек спал всегда так крепко, что через него, как через труп, можно было не только перешагивать, по весь дом вынести, — все равно бы не проснулся.

Итак, дом под надлежащей охраной, значит, можно идти наслаждаться искусством. Мы всем семейством двинулись мимо церкви Николы, через переулок, прямо к нардому. Вышли из-за угла и остановились, пораженные невиданным зрелищем.

В темноте осеннего вечера здание нардома сияло голубым электрическим светом. Даже подъезд был освещен. Даже перед домом на улице ярко горел электрический фонарь. Он, как в зеркале, отражался в огромной луже и предупреждал прохожих об опасности утонуть в грязи у самых дверей, ведущих в «храм искусства».

Мы благополучно миновали эту опасность и очутились в народном доме. Всё в нем было ново и необыкновенно: и раздевалка, и лестница, ведущая наверх, в зрительный зал. Она была устлана чудесным мягким ковром-дорожкой.

Зеркала на стенах отражали горящие голубым светом бра. Картины изображали обнаженных красавиц то у фонтана, то на ложе, укрытом шелками и бархатом.

Только тетка Дарья не одобрила содержание картин. Глянула на вакханку, срывающую гроздь винограда, даже отвернулась и плюнула прямо на роскошный ковер: