Мы поднялись на пригорок. Дальше пошли уже по ровному полю. Стараясь не топтать посевы, мы переходили с одной межи на другую, а Джек носился уже по самому полю. Мы шли то среди поспевающих овсов, то среди посевов гречихи. Растительность была совсем невысока, и Джек среди нее отлично виден.

Вот он заволновался, метнулся в одну, в другую сторону и, поймав носом желанный запах, припадая к земле, как кошка, стал подкрадываться к невидимой добыче.

— Иди, иди рядом, — волнуясь, проговорил Михалыч.

Мы, уже не разбирая, куда ступаем, сошли с межи и стали осторожно подходить к собаке. Джек замер на месте, весь вытянувшись в струну. Мы подошли к нему вплотную. Я изо всех сил вглядывался в заросли гречихи перед мордой собаки, стараясь разглядеть то, что Джек чуял замечательным носом, с успехом заменявшим ему в данном случае глаза. Но сколько я ни вглядывался, ничего не видел, кроме стеблей гречихи да серых комьев земли.

— Вперед! — скомандовал Михалыч.

Джек не двинулся с места.

— Вперед, иди вперед! — задыхаясь от волнения, повторил Михалыч, слегка подталкивая собаку ногой.

Но Джек и тут не двинулся, он только еще плотнее приник к земле.

— Да что же ты? Что там такое? — И Михалыч осторожно, держа ружье наготове, стал заходить вперед.

Я шел рядом.

Вдруг перед самой мордой Джека, именно там, куда я так пристально глядел, шевельнулся серый комок земли, шевельнулся, вскочил, поставив колышком два длинных уха, и огромными прыжками понесся прочь.

— Русак, ах каналья! — крикнул ему вслед Михалыч.

— Стреляйте, стреляйте! — завопил я, забыв, что и у меня есть ружье.

Но Михалыч не выстрелил. Он с укоризной взглянул на меня:

— Зайца летом стрелять?

Я понял свою ошибку.

Русак уже исчез из глаз, а Джек все так же неподвижно стоял на стойке.

— Умница, умница, что не погнался за ним, — погладил Джека Михалыч. — Ну иди вперед, ищи нам крылатую дичь.

Джек завилял хвостом, обнюхал то место, где только что лежал русак, и, как бы покончив с этим делом, тут же занялся другим: начал разыскивать новую дичь.

Мы переходили с одной полосы посевов на другую. Я шел рядом с Михалычем и в тайне души очень жалел, что не успел выстрелить в русака. Вот бы мама и тетка Дарья обрадовались, что я принес такую огромную добычу! Это не чета тем «воробьям», которых Михалыч всегда приносит с охоты. Ну, а что не в срок застрелил, конечно, нехорошо, но ведь сгоряча я мог и не сообразить. Во всяком случае, дома на это внимания никто бы не обратил. А дичь отличная!

Конечно, о своих сожалениях Михалычу я ничего не сказал. Удивлялся только одному, как он сам-то удержался от соблазна и не выстрелил.

Юра, Юра, опять ищет, потянул, стоит! — услышал я голос Михалыча.

И верно: Джек снова замер на стойке. Может, опять русак, как же тогда быть — стрелять или нет? Так и не решив этот вопрос, я вместе с Михалычем подошел к стоявшей на стойке собаке.

— Вперед!

Джек двинулся, и из-под него — фррррр! — взлетела серая птица, какая-то вся округлая, будто тоже оживший комочек земли.

Выстрел — и птица ткнулась в овес.

— Подай, подай сюда! — весело скомандовал Михалыч.

Джек карьером пустился к тому месту, куда упала дичь, и через секунду уже не спеша вернулся к нам, держа в зубах убитого перепела.

— Одна дичина есть, — сказал Михалыч, — не пустые домой приедем. А что же ты не стрелял? — спросил он меня.

— Да я даже прицелиться в него не успел.

— Э, брат, это тебе не в сидячую стрелять, тут быстрота нужна. Вскинул ружье — и пали.

Мы пошли дальше. Джек нашел еще одного перепела. Михалыч в него промахнулся, а я опять не успел. Перепел улетел недалеко: мы видели, куда он опустился.

— Вот что, — сказал Михалыч, — пойдем к нему. Я стрелять не буду, стреляй ты один.

— Не надо, я не попаду, улетит! — взмолился я.

— Ничего, нужно привыкать.

Мы подошли к замеченному месту. Еще не доходя шагов десяти, Джек потянул носом и припал к земле.

— Какое чутье отличное, — сказал Михалыч, — сразу учуял.

Джек стал на стойку.

— Подходи, стреляй! — приказал Михалыч.

Дрожа как в лихорадке, я подошел к собаке, скомандовал: