– Шут? Но он вел меня, и ни разу не нарушил своего слова! А вы… вы разбили единственный путь к моим родителям! – Девочка раскраснелась, так, что даже под толстым слоем грима это стало заметно, и попыталась вырваться из рук поварихи.

– Аликс, ты не права. Ты не знаешь его. Успокойся и возвращайся домой. А мы вернемся, как только Злой Гений покинет замок. Прогони его, он не сможет задержаться, это твои владения.

– Это все, что вы можете мне сказать? – Аликс вдруг ощутила жуткую апатию.

– Да.
– Дама отпустила ее, и девочка аккуратно села подальше.
– Ты возвращаешься домой. Возможно, когда ты подрастешь, в твой замок явится принц, или случится что-то еще, что изменит твою жизнь. Точнее, то, что от нее осталось…

«Совсем гроши», - подумала девочка.

– А что если я не хочу возвращаться? И ждать ничего не хочу?

– Не обсуждается.
– Лицо дамы стало непроницаемым, как маска Шута.
– Ты еще не поняла, что за Театр посетила? Тебе грозит большая опасность. Хорошо хоть Шут догадался привести тебя сюда в образе куклы! Но стоит допустить ошибку, демоны, что кажутся тебе людьми, разорвут тебя на части. Досмотри выступление и уходи.

Внизу расставили зеркала Истин, появился карлик с кнутом и много красивых девушек. Аликс и пышная дама стали тихо спускаться, и стоило им попасть в луч света, как лицо дамы изменилось. Она засверкала улыбкой, фальшивой, неискренней, наигранной, но зал принимал это на ура.

«Театр жизни, - подумала девочка, – а никаких не демонов…»

– Укротитель боли, дамы и господа!
– представила публике коротышку с кнутом повариха.

Девушки на сцене захлопали. Они тоже выглядели как куклы, разукрашенные, фальшивые, неестественные и, как показалось Аликс, даже гадкие. Она еще раз оглядела зал и увидела, что все, кто там сидел, были такими же - в ярких нарядах, с длинными ногтями и такими гордыми, просто кричащими о собственной особенности лицами, что ей стало совсем противно.

Шут приветливо похлопал по сиденью рядом с собой, он вновь улыбался.

«Какая польза в улыбке, когда я знаю, что она фарфоровая?» - подумала девочка.

Она оглянулась на даму, та кивнула и тихо шепнула:

– Уходи домой.

Аликс медленно спрыгнула со сцены, и Шут поймал ее холодными руками, усадил, как куколку, на кресло рядышком, заботливо пригладил волосы.

– Сейчас будет нечто. Самое успешное выступление, как мне разрекламировали милые зрители, - прошептал он.
– Да и этот карлик носит такой забавный титул. Укрощать боль - крайне занятное хобби. Поговаривают, он профессионал.

Аликс вовсе не хотелось смотреть на зеркала Истин, ведь она уже знала, что самое главное зеркало, то, которое ей было так необходимо, - разбито. Желания находиться в этом месте больше не было. Аликс пододвинулась к Шуту.

– Уходим, прошу вас.

– Нет-нет, - он указал на сцену, - сейчас начнется.

– Я хочу домой, Шут.

– С меня достаточно ваших капризов! – неожиданно вспылил Шут и тут же сменил тон на более мягкий.
– Давайте досмотрим и уже тогда покинем Театр? Вдруг вы сыграете ключевую роль в этом спектакле?

Аликс не успела ответить, на сцене началось представление.

Карлик щелкнул хлыстом и громко закричал:

– Подайте мне иглу!

От одной этой фразы Аликс стало не по себе.

– Вы сегодня пришли сюда похохотать, - обратился карлик к зрителям, – и я предоставлю вам уникальную возможность всласть надорвать ваши животики, потешаясь над болью. Чья боль самая смешная? И разве она может вызвать смех? Злорадство? Потеху?

Одно из зеркал выставили на середину сцены, карлик сорвал с него полупрозрачную накидку. В зеркале вместо зала появилась улица; женщина с двумя детьми и большой тяжелой сумкой шла по мостовой. Все в зеркале передвигалось. Аликс открыла рот, и Шут пальцем защелкнул его.

Карлику наконец поднесли иглу.

– Приготовьте животики, - велел он, а потом поднес иглу к зеркалу и с хохотом воткнул ее прямо в ногу женщины.

Женщину подкосило, сумка выпала, по мостовой, как мячики, поскакали апельсины и яблоки. Дети закричали, женщина схватилась за ногу, из глаз у нее брызнули слезы. Карлик не унимался. Он взял вторую иглу и воткнул ее женщине в руку.

Ту свело и задергало.

Дети стали испуганно гладить мать по голове, успокаивать. Зал истошно хохотал, а женщине казалось, что весь мир смеется над ней. Аликс привстала, но Шут приложил к фарфоровым губам палец.

– Ни звука, - прошептал он.

– Вам жаль ее? – завопил карлик.
– Да вы смеетесь! Вы рады, что она упала. И действительно, кому до нее есть дело, кроме ее же отпрысков! Боль - это смешно, когда она ранит других. Хохочите!

Карлик щелкнул хлыстом, и зеркало укатилось в сторону, на его место встало другое.

– Еще, еще! – кричал зал.

Теперь, сдернув накидку, карлик представил мужчину - музыканта. Он играл на виолончели в саду, и вокруг него толпились люди. Они радовались его музыке, танцевали, веселились.