А через мгновение хлынул ливень, и ты засмеялась еще громче. Мы промокли в момент. Потом ты сказала, что у меня, у всех нас изменился рацион и это нормально. Я понял, о чем ты, но отрицательно покачал головой, будто тело, наконец, решило отреагировать на самый первый вопрос. Если бы ты не наблюдала за нами на поле, у тебя бы появился повод заявить о моей заторможенности. Но ты как-то по-другому поняла мой жест и удивилась. Ты не представляешь, как часто я вспоминаю тот вечер, я помню каждое слово, каждое движение. Я могу закрыть глаза и посчитать деревья и фонарные столбы. Я помню все. Все, кроме фразы, которой ты отправила меня домой. Я не расслышал, оторвал взгляд от твоей груди, а ты кивнула подбородком вперед по улице. Твое лицо… на нем было написано «убирайся», но я отказывался принимать это. Тогда ты ушла сама. Я смотрел тебе вслед и не мог двинуться с места и одновременно не желал терять тебя из виду.

Смеркалось, было темнее от туч. Еще не зажглись фонари, я двинулся следом тогда, когда ты завернула к своему дому, через два участка от поляны. Я помню, что шел настолько медленно, насколько только можно. Думал о правилах и о тебе. Думал о том, что некоторые правила заставить соблюдать может только страх, а его мы лишены. Помню, как заняла меня эта мысль, такая неожиданная и яркая. Я остановился напротив калитки в твоем заборе и развернулся к твоему дому. Ты помнишь, как я зашел?..»

Анна опустила письмо и закрыла глаза. Где-то в поселке лаяла собака. Послышался гул самолета. Потом стало как будто тихо, лишь стрекот доносился с улицы.

Анна помнила тот вечер и тот ливень так же хорошо, как Валет. Она помнила желание, на которое они оба не имели права. Помнила, как стояла у окна, смотрящего на дорогу, и наблюдала. Вода стекала с волос и одежды, ширя лужицу на ламинате. Она замерзла и дрожала, обхватив себя за плечи. Она молила, чтобы он прошел мимо, и надеялась, что посмеет, осмелиться зайти. Она не думала о том, кем, по сути, является этот Валет. Кем, по сути, являются все Валеты. И она не знала, как поступит до последней секунды. До последнего мгновения, когда он без стука открыл дверь и зашел спокойно и бесцеремонно, такой же мокрый до нитки, но не дрожащий и не испуганный, она не знала, что будет делать. И ей так хотелось, чтобы ей не пришлось решать, чтобы ей не дали выбора.

«…Если бы не наш рацион, как ты тогда верно заметила, я бы сходил с ума эти месяцы, когда ты далеко, а я продолжаю думать о тебе. Через месяц будет август, я не знаю, могу ли попроситься в ваш поселок. Точнее, я могу, но не будет ли это означать автоматическое направление меня в другое место? Вот о чем я думаю и не могу решить.

Валет»

И выбора он ей не дал. Анна знала, что любое из слов протеста остановит Валета в любой момент, станет для него приказом. Но не протестовать для нее было столь же отчаянно и верно, как для него не спрашивать позволения.

Анна повернулась на бок и положила письмо на конверт. Через мгновение сенсоры на внешней стороне ворот подали сигнал, и включилась жк-панель. Анна подняла взгляд к экрану. Приехали родители.

Глубоко вздохнув и задержавшись в постели лишнюю секунду, Анна с неохотой поднялась. Во избежание вечерних пятничных и утренних субботних пробок родители приноровились приезжать ближе к ночи. Сын уже спал, но просыпаясь в субботу, он еще не открыв глаз, улыбался и кричал: бабуля! дедуля! Для него это утро было маленьким еженедельным праздником. Для Анны – большой еженедельной же головомойкой по поводу отсутствия у нее мужа, а у сына – отца.

– Привет, - поздоровалась женщина с родителями и приняла сумку с продуктами. Она жила в поселке корпорации уже восемь лет, но надежду убедить родителей, что здесь все есть и стоит на порядок дешевле – потеряла еще году на третьем.

Напоив родителей чаем, Анна вернулась в постель и вскоре уснула.

«5 июля.

Здравствуй, Аня.

Сегодня я узнал, что из больницы сразу направляют на восстановительный отдых. Это значит, что через неделю я уже буду в каком-нибудь поселке корпорации, вроде твоего. Как бы я хотел, чтобы мне выпало распределение к тебе. Не представляю, что могу сделать для этого. Если бы можно было посоветоваться с кем-нибудь… И еще я узнал, что Валеты первой серии не умеют читать. Ты представляешь? Оказывается, только с моей серии, после «переворота Александра» Валетов начали обучать грамоте. Теперь я понимаю, почему они смотрят на меня так, когда я пишу письма тебе. Они, просто, не умеют этого! Так удивительно. Наверно, мне повезло.

Валет»

– Бубуля! Дедуля!

Анна проснулась от крика малыша за стеной. Тут же послышалось ласковое воркование. Не открывая глаз, женщина потянулась и с блаженным кряхтением перевернулась на живот.

Через сорок минут Анна вышла из дома. Она была одна, сынишка остался с бабушкой. Было пасмурно, похолодало. Решив доехать до спортивной площадки на велосипеде, Анна уже через пять минут завела железного коня в ворота и прислонила к ограде. Валеты только начали утреннюю зарядку.

Около десяти лет назад, когда Анна только устроилась в корпорацию, ей потребовался не один месяц, чтобы отучиться искать в подопечном отряде новые лица. Еще больше времени ей было необходимо на то, чтобы внушить себе: они не люди. Первое получилось, она больше не вглядывалась в клонов, чтобы вычислить новоприбывших. Второе же для нее навсегда осталось невозможным. Один из них, а может все они в нем одном – не важно, был отцом ее ребенка. И, не признаваясь себе в этом даже мысленно, Анна любила и жалела их как того, единственного.