За 20 лет жизни у меня было лишь две мечты, и обе они рассыпались в прах. Я не смог полюбить женщину, спасшую мне жизнь, хоть и знал, что счастье с Кенди невозможно. Сознание этого повергло меня в новую депрессию, хотя в тот же день я должен был предстать перед новым испытанием.

Я находился в своем кабинете, когда Эдвард с испуганным видом открыл дверь. Он работал у меня больше года и за это время успел узнать, что может привести меня в бешенство. Бедняга не мог оправиться после прошлой вспышки гнева пару месяцев назад, а, так как он знал, что я запретил тревожить мое уединение, представляю, каким испытанием было для него нарушить мой приказ.

– Извините, сэр, - прошептал он, - я знаю, вы велели не беспокоить вас, но внизу находится кое-кто, кого вы хотели бы видеть.

– Думаю, вам следует брать уроки английского, Эдвард, так как вы не понимаете моих слов, - насмешливо сказал я, начиная выходить из себя.

– Там джентльмен, сэр, - настаивал он. – Он говорит, что прибыл сюда от имени вашего отца.

Моим первым побуждением было заорать: «У меня нет отца!» и послать посетителя и дворецкого к черту, но внутренний голос двумя доводами остановил меня. Мгновение я неподвижно стоял. Если мой отец, после четырехлетнего разрыва между нами, решил поговорить со мной, разве я не должен хотя бы выслушать его? Разве он не мой отец, в конце концов? Эти вопросы предотвратили мое проявление высокомерия. Второй довод был основан на моей собственной гордости. Был ли я вправе судить человека, бывшего моим отцом, зная, что я сам поступил не лучше него? Поэтому, согласно этим соображениям, я велел Эдварду впустить посетителя. Через несколько секунд в комнату вошел изящно одетый человек средних лет. Я узнал его характерную походку и золотые очки, с которыми он не расставался. Это был Марвин Стюарт, поверенный моего отца.

– Я рад видеть вас снова, милорд, - церемонно произнес он.

– Насколько я знаю, я никакой не милорд, мистер Стюарт, - с ухмылкой ответил я. – Но, так или иначе, я тоже рад вас видеть. Меня зовут Терренс, и впредь прошу вас обращаться ко мне именно так.

– Извините, но я могу называть вас не иначе, как милорд, - настаивал он.

– Что ж, хватит ходить вокруг да около, - я пожал плечами. – Полагаю, вы здесь не случайно, так что прошу садится.

Мужчина сел на ближайший стул и торжественно начал объяснять цель своего визита. Он сказал, что отец серьезно болен, и доктора дают ему не больше двух месяцев. У него были проблемы с почками, и ничто не могло его спасти. Когда он узнал о приближающейся смерти, то захотел в последний раз увидеться со мной, несмотря на возражения его жены; он послал Стюарта в Америку, чтобы сообщить мне свою волю. Мой отец надеялся, что я приеду в Англию со Стюартом.

– Мне жаль приносить вам такие горестные известия, тем более теперь, когда вы в трауре по своей невесте, - тактично завершил он.

Если бы это произошло двумя годами раньше, я бы послал его к черту без капли сожаления из-за Ричарда Грандчестера. Но мои собственные ошибки позволили мне понять отца, и согласился ехать, хотя в те дни поездка в Европу была безумием: немцы продолжали свое наступление. Меньше всего я хотел ехать в Лондон в такое время года, но причиной, по которой я согласился это сделать, было желание встретится с воспоминаниями из прошлого. Роскошный корабль, прощание в порту, прибытие в Саутгемптон, улица, по которой мы с ней гуляли, старинные здания – все это вызывало чувство deja vu и делало встречу с моим прошлым еще более трудной и мучительной.

К счастью, моя мачеха с детьми уехали из Лондона на время, которое я там провел. Я поблагодарил Господа, пославшего герцогине хоть немного здравого смысла и позволившего ей избежать нашей встречи. Стюарт сказал, что она была взбешена решением моего отца послать за мной и, не в силах что-либо изменить, не пожелала находиться со мной под одной крышей.

Когда я добрался до поместья отца, мое сердце не находило себе места. Я пытался убедить себя, что меня не волнует проклятый Ричард, и я не чувствую к нему ничего, кроме ненависти. Когда же я увидел его в постели, такого худого и бледного, лишенного былых силы и надменности, я почувствовал безграничное горе. Человек, которого любила моя мать, умирал.

– Лорд Грандчестер, - промолвил Стюарт, когда мы вошли в комнату, отделанную в безупречном стиле Ренессанса, - здесь ваш сын Терренс.

Отец открыл глаза и попытался сесть, но поскольку силы его оставили, он был вынужден прибегнуть к помощи слуги. Он прищурился, пытаясь разглядеть меня в полумраке спальни, но света было недостаточно, и он приказал открыть окно. Когда в комнату проник робкий свет, я вдруг увидел, как он состарился за последние годы. Ему было чуть больше сорока, но выглядел он на все шестьдесят.

Он, наконец, посмотрел на меня, и я увидел, что его лицо приобрело никогда раньше не появлявшееся выражение.

– Оставьте меня наедине с моим сыном, - попросил он, и я заметил, что его голос еще сохранил следы аристократического презрения. Когда все, включая Стюарта, покинули нас, он снова сосредоточил взгляд на мне. Я молча стоял, не зная, что сказать.

– Прошло много времени, Терренс, - начал он.

– Да, действительно, сэр, - сухо сказал я.

– Ты вырос, - тихо продолжал он. – Должно быть, тебе уже двадцать.

– Я думал, вы уже и не помните, сэр, - ответил я.

– Я помню гораздо больше, чем ты можешь себе представить, сын, - с внезапным блеском в глазах добавил он. – Еще я много слышал. Знаю, что ты преуспел в своем сценическом ремесле, - сказал он с легкой насмешкой в последних словах, пробуждая тем самым мое старое негодование.

– Я не так богат, как вы, но я независим. Все, что у меня есть, я заработал своим трудом, - гордо, но с оттенком упрека ответил я, тут же пожалев о своих словах, когда заметил в его глазах дымку печали.