– Нет, и это правда, - ее ответ был серьезным.
– Я бы никогда не смогла полюбить того, кто заставлял тебя так страдать, сын.

Я не самая примерная мать, Бог знает, я позволила тебе уехать, когда твой отец обещал мне, что у тебя будет лучшее будущее рядом с ним; это не то, когда ты уже вырос, и я могла бы проявлять ревность. Если бы ты любил Сюзанну, я бы поддерживала и одобряла вашу помолвку с нею, как я одобрила твои отношения с...

– Замолчи!
– воскликнул он, не позволяя ей упомянуть имя, которое было для него как кинжал, вонзающийся в сердце.
– Не произноси ее имени. Никогда!

– Но Терри, - настаивала женщина, тонкие черты которой отражали ее замешательство и боль, - я не понимаю, почему ты так наказываешь себя, когда ты можешь поехать на поезде в Чикаго искать свое счастье. Я знаю, ты все еще...

– ДОВОЛЬНО, МАТЬ!
– заорал он в таком гневе, в каком его мать не видела долгие годы.
– Я сказал, что не хочу говорить об этом, потому что в этом нет смысла. Прошлого не вернуть, и теперь я должен смотреть вперед, и в моем будущем я могу видеть только это, - заключил он, вынимая из пиджака листок бумаги и вручая матери.

Элеонора читала документ, не веря глазам своим. Когда она подняла все еще красивые синие звезды глаз, они были наполнены слезами, а ее дрожащая рука позволила листку упасть на пол.

– Сын мой, что ты наделал?
– произнесла она с печалью и гневом.
– Почему ты идешь на смерть, когда ты мог бы смотреть в лицо жизни, Терри?

– Я поступил в армию, чтобы защищать эту страну, которую я принял как родину, потому что она также и твоя, потому что я здесь родился, и здесь нашел свой собственный путь, - неистово сказал он, - но как вижу, ты не одобряешь мой патриотизм, как кажется, не одобряешь любое мое решение!
– сердито выпалил он.

– Как я могу одобрить такое безумие?!
– воскликнула она в отчаянии.
– Как ты смеешь просить, чтобы мать согласилась с тем, что ее единственный сын собирается на войну!!! Ты жесток, Терри, так жесток!!
– закончила она, ударяясь в слезы.

– Возможно, для мира было бы лучше, если бы я исчез, - бросил он, направляясь к двери, ища автомобильные ключи в кармане.

– Куда ты идешь, Терри?
– спросила женщина, срываясь на крик, осознав, что молодой человек уходит.

– Мы уже пообедали, и поскольку я уезжаю на следующей неделе, у меня много дел, требующих завершения!

– Подожди минутку, Терри!
– крикнула женщина, бросившись вслед молодому человеку и умудрившись, схватить его за руку.
– Почему ты стремишься к своей гибели, Терри, сын мой?

– Потому что здесь, внутри, - он показал на грудь, - я уже мертв, мать. Кто знает, эта война может придать моей жизни некоторый смысл.

– Я не могу этого принять, ты ошибаешься, Терри, так ошибаешься, - вымолвила она между рыданиями.
– Ты бежишь в обратную сторону. Ты должен был направиться к Кенди!

В конец концов, имя было произнесено. Два кратких слога проникли в уши Терри, и ярость, которую он подавлял в течение всего спора, наконец, перелилась через край.

– Я ВЕЛЕЛ ТЕБЕ ЗАМОЛЧАТЬ!
– рявкнул он, высвобождая руку из хватки матери.
– Когда ты научишься уважать мои решения!? Ты понятия не имеешь о том, что произошло. У тебя нет права читать мне лекции!

– Я имею право и обязанность предупредить тебя о твоих ошибках, сын!
– возразила она в последней попытке воззвать к здравому смыслу Терри.

– Ты опоздала на несколько лет, мать, - съязвил он.
– Всего хорошего!

И с этими словами он покинул дом и прыгнул в автомобиль, оставаясь глухим к просьбам матери, ослепленный собственной болью.

Неверно истолковав материнские доводы, он уехал из Америки, не повидавшись с ней, чувствуя, что даже его мать не смогла понять его и томящийся по единственной душе, которую он встретил, и которая тронула его так, как никто другой. В те дни он уже полагал, что даже Кенди отвернулась от него, выйдя замуж за другого человека. Хуже всего было то, что он ни на кого не мог возложить вину в такой неудаче, кроме как на себя. Именно он отпустил ее.

Терри не написал ни единой строчки своей матери за все время, что он был во Франции, и в первые месяцы он намеренно отказывался думать об этом деле. Но так как он снова увидел Кенди прошлой зимой, он не мог отрицать память о том последнем споре с актрисой. Он не мог забыть, как настойчиво она просила его найти Кенди, и он явственно чувствовал себя ужасно глупо, когда понял, что его мать была права.

Тем не менее, молодой человек никогда не был искусен в вопросе извинений, не найдя, таким образом, духу написать письмо, чтобы выразить свои сожаления за свое поведение, и признать свои ошибки. И теперь, единственный человек на Земле, имеющий силу заставить его сделать то, что он пока избегал, почти обнаружил его грех.