Снобизм не является характеристикой, присущей какому-то конкретному классу. Слуги зачастую бывают большими снобами, чем их работодатели, и уж точно мало кому удастся переснобить продавцов из люксовых бутиков, судя по всему, твердо решивших, что впечатление на клиента можно произвести только демонстрацией полного к нему презрения, и метрдотелей и официантов из особо модных ресторанов. Не так давно в Париже меня сильно позабавил официант в «Fouquet’s». Когда я спросил, есть ли у них «кока-кола», он саркастически заявил: «Есть, но пить ее я вам не советую!» Возможно, вы помните швейцара большого и до невозможности дорогого магазина «Bijan» на Пятой авеню, который сам решал, позволить вам войти внутрь или нет. Или историю о том, как Опру Уинфри не хотели пускать в парижский магазин «Hermès»? И уж точно вам не раз приходилось в одиночестве бродить по бутику, потому что расфуфыренные продавцы или продавщицы были слишком увлечены беседой на жизненно важные темы. Вообще, переснобить магазинных продавцов способны только швейцары. А ведь звонки у закрытых дверей, бархатные веревки и VIP-залы не перестанут расползаться по нашим городам, покуда существует надежда, что иллюзии недоступности какого-либо места или заведения для широких масс будет достаточно, чтобы эти массы в него заманить.

Степень заинтересованности сноба в вашей персоне обратно пропорциональна суммарному объему гламурной публики в помещении. Он может прикидываться вашим лучшим другом на небольшом коктейле, но даже не заговорит с вами на балу Института костюма в Метрополитен-музее. Сноб все время балансирует на грани, он находится в постоянной готовности скорректировать и умерить свои амбиции в соответствии с почти эфемерными изменениями в текущем состоянии своего социального статуса.

В беседе о знаменитостях сноб неизменно называет их по имени: «А когда позвонил Марлон… Недавно я болтал с Гвинет…» Естественно, в тех случаях, когда произвести нужное впечатление на собеседника не получается в силу неуникальности имени звезды, за упоминанием Джорджа или Джонни последует раздраженная пауза и пояснение в виде фамилии: Клуни, Депп и так далее.

Существуют и снобские идеалы. Снобы обожают благотворительность. В действительности для них благотворительная деятельность – это что-то типа профессиональной обязанности. Но позволить себе расстаться с деньгами тихо и без шума сноб не может. Передача денег должна происходить во время помпезного бала, часто в обмен на объекты искусства, пожертвованные трудягами-художниками, которым за это даже не сделают налоговых скидок.

Сноб чаще всего избегает споров на политические темы, но поступает таким образом вовсе не потому, что ему нечего по этому поводу сказать, а из-за того, что он почти не способен высказать свое мнение, не оскорбив оппонента. В результате добившийся успеха сноб предпочитает заявлять о своих взглядах не словами, а поступками. Например, он будет демонстрировать свою экологическую сознательность, разъезжая на гибридном автомобиле с наклеенными на бампер стикерами «Я – за чистые реки», «Свободу Тибету» или (у особо отважных) «Гринпис», а также пытаясь заставить правление своего кооперативного дома заменить в помещениях общественного пользования обычные лампочки на энергосберегающие. Снобы-интеллектуалы уже начали вычислять объемы персональных выбросов углекислого газа в атмосферу и искать возможность списать часть потребленного кислорода на компанию, в которой работает, или на членов своей свиты. Энвайронментализм нынче стал писком моды и чрезвычайно богатым полем деятельности для сноба-хоббииста. Хотя на вершине хит-парада по-прежнему остаются лошадки, все больше и больше входят в моду овцы и козы, изготовление собственных сортов сыра или даже выведение и разведение экзотических пород скота. Еще можно выращивать черемшу, помидоры старинных сортов, а также заняться биодинамическим виноделием. Сейчас американцы начинают открывать для себя то, что бритам было известно на протяжении многих поколений: быть фермером – серебро, а притворяться фермером, особенно органическим, – золото.

Большинство старинных техник снобизма, описанных еще Торстейном Вебленом в «Теории праздного класса» , до сих пор в ходу, пусть и в немного видоизмененной форме. Демонстративное потребление сменилось потреблением ритуально-символьным, а демонстративное расточительство по причине его неэкологичности стало маскироваться под дружеские посиделки или акты благотворительности. Тогда как раньше можно было просто набрать полный аэробус друзей-приятелей и дунуть в Марракеш хорошенько оттянуться, сегодня это делается исключительно во благо группы каких-нибудь лишенцев, причем чем более убогих, тем лучше. Мода, особенно для сноба женского пола, не утеряла своего решающего значения, и хотя экологические соображения стали занимать в жизни сноба весьма заметное место, в коллекции прошлого сезона он или она по-прежнему ходить не будет ни за какие коврижки. Истинный защитник природы откладывает безнадежно «прошлогодние» вещи до той поры, пока они не превратятся в «винтажные», или передает их в благотворительные организации в обмен на серьезные налоговые поблажки.

Бесполезность издавна была у богатых главным критерием оценки вещей, и все, в чем хотя бы угадывался намек на утилитарность и практичность, считалось безнадежно вульгарным, но за последние десятилетия в результате совпадения нескольких факторов произошли почти революционные перемены. Старая мода служила показателем богатства, потому что в такой одежде человек, очевидно, не имел возможности не только заниматься физическим трудом, но и зачастую даже передвигаться без посторонней помощи. Сегодня же общество переключилось на неформальную одежду, и произошло это по двум причинам. Вопервых, в постиндустриальную эпоху мир наводнился легионами вульгарных и малообеспеченных персон, так и сяк не имеющих никакого касательства к физическому труду, в результате чего отказ от практичности в одежде утерял свое изначальное значение. Во-вторых, у класса богатеев возникла потребность в камуфляже. В Соединенных Штатах не меньше восьми миллионов миллионеров и больше 400 миллиардеров. (Может быть, пришло время вернуться к олигархии четырехсот?) В руках одного процента населения сосредоточено почти пятьдесят процентов всего богатства.

Понятно, что этот факт все больше и больше раздражает людей, даже несмотря на то, что те, у кого нет ни фига, упорно продолжают голосовать за политические решения, выгодные тем, у кого всего до фига. А побуждает их к этому отчасти традиционная для политиков тактика «кнута и пряника», отчасти традиционная для любого бедного американца вера в то, что он тоже может разбогатеть и непременно это когда-нибудь сделает. Американцы с одним и тем же отчаянным оптимизмом голосуют за налоговые поблажки миллиардерам и покупают лотерейные билеты. «Джинсовые пятницы» и все большая неформализация офисного дресс-кода помогают богатым не слишком-то выделяться, а бедным не чувствовать себя слишком уж обделенными. К счастью, мода – механизм необычайной гибкости, и дизайнерам удается создавать одежду, дороговизна которой может быть видна только представителям одетого в нее класса. Таким образом, состоятельные люди получают возможность узнавать друг друга, почти не бросаясь в глаза всякой шушере. Все чаще и чаще на ценниках джинсов и кроссовок можно увидеть числа, приближающиеся к четырехзначным, а термин «ограниченная партия» стал вообще писком моды применительно к обуви, дамским сумочкам, ремням и футболкам. Таким образом, мы имеем возможность наблюдать за расцветом, так сказать, масонской моды, то есть моды, основанной на тайных знаках и символах.

Снобизм – это бесконечная гонка и бескомпромиссное соревнование. Но выигрывает в нем тот, кто не только окажется где-то первым, но и первым потом из этого места уйдет. Сноб должен стать первым завсегдатаем нового ресторана и первым забыть в него дорогу, когда в нем, как говорил Йоги Берра, «станет так много народу, что все в него перестанут ходить». Снобы без конца жалуются на это неудобство, хотя сами же себе его и создают.