карьере.

Но сейчас я не хочу, чтобы он меня жалел. Потому что так я сама могу начать себя жалеть.

Когда-то я упивалась жалостью к себе, и это все только усложнило.

– Да, после. – Я коротко киваю, но больше ничего не добавляю. Чувствую, как начинаю

эмоционально отстраняться от него. И бороться с желанием замкнутся в себе очень тяжело.

Тогда не пришлось бы отвечать на вопросы, которые мне совершенно не хочется слышать.

– Ты принимала наркотики из-за диагноза врачей? – сложив руки на поясе, уточняет мой жених.

Он кажется очень сосредоточенным, и видно, что он пытается понять меня и мои поступки.

Но вряд ли это возможно.

– Потому что они сказали тебе, что с танцами покончено?

– Да, Джаред, именно из-за этого! – Я быстро киваю, и мой голос звучит неожиданно резко. Но я

хочу, чтобы это объяснение устроило его. В конце концов, это правда, хоть и не вся. Потому что

главная причина, по которой я делала это, намного… тяжелее. И мне кажется, что я никогда не

смогу сказать ему об этом. Во всяком случае, не сегодня. Это слишком личное.

– Почему ты злишься? – удивляется Джаред. – Я пытаюсь понять, хотя сейчас я зол на тебя. Так

помоги мне, Алекс!

Я вскидываю руку и болезненно усмехаюсь.

– Все просто, Джей. Твоя невеста наркоманка в завязке. Я не подхожу на роль жены сенатора.

Я хватаю бокал с недопитым вином и следую в кухонную зону, где включаю воду и

ополаскиваю тонкий хрусталь. Мои руки работают в разладе с моими мыслями, но необходимо

чем-то занять себя.

Я морально истощена, выжата, как лимон. Сначала разговор с Тайлером, который накрыл меня

эмоциями с головой, теперь признание перед Джаредом.

А ведь мне еще предстоит извиниться перед Норой!

– После реабилитации ты еще когда-нибудь принимала наркотики?

Моя спина напрягается, когда он задает этот вопрос. Я так и не оборачиваюсь, когда отвечаю:

– Нет, не принимала. Но я солгу, если скажу, что искушения не было.

Позади я слышу громкий выдох Джареда.

– А сейчас? Бывает, что тебе хочется?

– Нет, Джей. – Я оборачиваюсь и с мягкой улыбкой смотрю в его тревожные глаза. – Мне уже

давно не хочется. С тех пор, как у меня есть ты, наркотики мне не нужны.

Я подхожу к нему и переплетаю наши пальцы вместе.

– Если… если после всего ты еще хочешь, чтобы я вышла за тебя, я буду очень счастлива. – Я

улыбаюсь, но мое сердце замирает, когда я думаю, что могла оттолкнуть его.

– Боже, Алекс, конечно, я хочу этого! – Он быстро прижимает меня к себе и целует в макушку. –

Ты серьезно думала, что для меня это что-то изменит? Никакое твое признание не отобьёт этого

во мне. И не сомневайся, что ты будешь отличной женой сенатора.

Я прижимаюсь к нему, и хоть не вижу, но слышу улыбку в его голосе.

Всего на несколько секунд я чувствую облегчение, но оно быстро проходит, когда я вспоминаю,

что моих секретов стало лишь на один меньше. Но их все еще хватает. Их груз давит на меня, и

даже с учетом потери одного, не становится меньше.

На следующее утро я просыпаюсь рано, несмотря на то, что суббота и можно выспаться.

Ночью я спала плохо, постоянно просыпалась с чувством непонятной тревоги.

Умывшись, собрав волосы в пучок и не став наносить косметику, я надеваю костюм для йоги,

пишу Джареду записку, что ушла на пробежку. Он все еще спит, в своей любимой позе закинув

одну руку за голову, а другую, свесив с края постели.

Прежде чем уйти, я смотрю на него с улыбкой несколько секунд, потом целую в лоб и тихо

выхожу из комнаты.

Привилегия бегать досталась мне с большим трудом. Да и ходить, собственно тоже. Раньше, до

аварии, когда я танцевала, то буквально чувствовала, что могу летать. А потом, в один миг, мне

обрезали крылья… и все пропало. Мое тело было приковано к больничной койке, мои ноги

были искалечены, и их практически собирали по кусочкам. Долгие месяцы реабилитации,

несколько сложных операций, и результат – умение вновь ходить. И это все. Самое большее, на