Брюхом белы, черны спины,

И как будто мыслят ртом.

Уж не молятся ли Богу,

Чтобы пищи он послал?

Нужно ж есть хоть понемногу,

А живот у них немал.

Вверх поднявши клюв прожорный,

Позабыл летать пингвин,

Брюхом белый, задом черный,

Растолстевший господин.

С неизвестной мглой не споря,

Угол взяв за целый мир,

Получает ренту с моря

И с земли двойной банкир.

Вместо крыльев, культи — руки,

Пища — снизу, что ж летать.

С Небом лучше быть в разлуке,

Близко, низко, тишь да гладь.

Паралитики для лета,

Отреклись в своем крыле

От небесного намета,

Чтобы ползать по земле.

На прибрежи, в числах цельный,

Раздаваясь в даль и в ширь,

Многобрюшный, многотельный,

Сытый птичий монастырь.

Вон проходят над волнами

Чернобелою толпой,

И культяпыми крылами

Помавают пред собой.

Вон, напыжившись, яруют.

Два и два, откинув лбы,

Шеи шеями целуют,

Привставая на дыбы.

Предполярное виденье,

Альбатрос наоборот,

Птица — земность, отупенье,

Птица — глупость, птица — скот.

*

* *

Дьявол, кто ты? — Ветер, Ветер.

Что ты ищешь? — Я свищу.

Что ты ищешь? — Долю, волю.

Вьюсь, свиваюсь, трепещу.

Возрастаю в вихре свиста.

Замираю, чуть шепчу.

Медлю там, где степь цветиста.

Моровую язву мчу.

Дьявол, Дьявол, для чего же

Ты цветы смешал с чумой?

Иль не все одно и то же?

Мчать что мчится — праздник мой.

И ужели не пригоже

Цвет цветет разъятых ран?

Красен мак, и язва — тоже.

Я — прохожий чрез туман.

Ты — жестокий! Дьявол, Дьявол!

Зззить! — Качнулася Луна. —

Стой! — Куда там! Скрылся Дьявол.

Полночь. Сумрак. Тишина.

*

* *

Если б мне хотя вина,

Этой огненной воды!

Был бы бочкой я без дна

От звезды и до звезды!

Я бы выпил за снега,

Раз в снегах мне жить дано.

Я бы выпил за врага,

Раз сражаться суждено.

Я бы выпил за себя,

Раз родился я такой.

Винный кузов теребя,

Упивался б день деньской.

А теперь? Я пью лишь кровь,

Да густой, как деготь, жир,

Чтоб идти за зверем вновь,

Обеспечить скучный пир.

Я пьянею лишь тогда,

Как от лунной темноты

И от ветра, иногда,

Мерно пляшет дверь юрты.

И ручной пингвин в тиши

Трется об ноги мои,

И змеиности души

Я качаю в забытьи.

*

* *

Я нашел, как развеять мне скуку,

Как быть светлым мне в муке моей.

Я от Ветра разведал науку

Быть веселым в напеве скорбей.

Запою, заведу, загуторю,

Сам с собой без конца говорю.

Не позорно ль быть преданным горю?

Можно в сердце затеять зарю.

Всю равнину от края до края

Я прошел в этом царстве снегов.

И певучие руны слагая,

Заносил их на снежный покров.

И пройдя по зеркальности синей,

Начертал я заклятья на льду,

Опушил их серебряный иней,

Заманил в заговор я звезду.

Проиграло мне хором Молчанье

Безглагольную песню свою.

Из снегов предо мной изваянья,

Я в них жизнь заклинаньем впою.

Этим Месяцем желтым, ущербным,

Покачнувшим златые рога,

Сохранившимся прутиком вербным,

Я велю вам: Живите, снега.

Оживляются странные лики,

Много созданных снежных людей.

Если б было немного брусники,

Я б раскрасил в них пламя страстей.

Подожду, как совсем покраснеет,

Пред ущербом последним, Луна.

Капли три она крови мне свеет,

Я их вброшу, в их сердце, до два.

*

* *

Снежные люди устроены,

Снежные боги при них.

Люди, как каста, утроены,

Бог — дополнительный стих.

Месяцем боги отмечены,

Кровью ущербной Луны,

В членах они изувечены,