Тёма сладкоежка. Это я без мяса не могу, а ему шоколадка дороже всего на свете. И поэтому вместо хорошего ресторана мы сидим в кондитерской и лопаем пирожные с чаем.

Странно, наверное, мы выглядим со стороны – интеллигентнейший тоненький Тёма в прикиде а-ля «свободный художник», и я – большой и широченный в цивильном. А на столике между нами чайничек, сахарница, лимон и куча пирожных. Кустодиев, «Купчиха за чаем», мля. Самовара не хватает.

– Глебушка, а найми ему тренера. У него же сердце барахлит, вот и пусть тренируется, крепче будет.

– И какого?

– Ну-у-у-у… у тебя ж в доме бассейн есть, значит, по плаванью…

– Угу, по синхронному.

Тём хрюкает в свою чашку:

– Балбес! Всё бы тебе смехуёчки… – Потом становиться абсолютно серьёзным. – Глеб, ему действительно занятие нужно, иначе он сам себя загрызёт.

– Ладно, с этим решу… – Морщусь, как от зубной боли: – А вот что с этими… делать?

– С кем? – Мгновенное понимание. – А ничего. Сами сдохнут. А ваще, пусть живут и мучаются.

– Так нельзя… их наказать нужно…

Тём лишь качает головой:

– Ты слово Тимофею дал…

– Как дал, так и обратно возьму… – резко отпихиваю от себя тарелочку с недоеденными пирожными – меня уже тошнит от сладкого, и вообще, я хочу нормальную свиную котлету, а от вида бело-розово-карамельного мне всегда было дурно.

– Так нельзя… – Тёма всё так же сосредоточенно сгребает ложечкой розочки с очередного кондитерского шедевра. – Ты слово дал.

– Дал… – тяжким вздохом.

Несколько минут сидим в полнейшей тишине. Я – обдумывая перспективы совместного с Тимошей сосуществования, а Тёма – сосредоточенно и методично поглощая сладкое великолепие.

Встряхнувшись, потягиваюсь:

– Доел? Пошли тогда.

– Глеб, а…

– Можно! – Улыбаясь смотрю, как Тём густо краснеет.

– Ну, тогда немножко, ладно?

– Ладно… только быстрей давай… – Делаю большие глаза официантке, изображая в воздухе лист бумаги. Она понятливо кивает – сейчас принесут счёт.

– Угу. – Тём уходит к стойке выбирать пирожные «на вынос».

Вдруг ловлю себя на мысли, что сижу и глупо улыбаюсь. Сластёна… И губы, как вишенки… А ещё откуда-то в голове вертится невероятное «А он такой…».

Писец!!!

Мда.., дорогой Глебушка, крепко же тебя по темечку приложили, и не один раз,… если последствия сказываются до сих пор. Так… быстренько вздохнул поглубже, пнул побольнее и выкинул всякую хрень из головы!

Почти получилось.

Тём подходит к столику с двумя коробками, перевязанными ядовито-розово-фиолетовыми ленточками.

– Вторую кому?

Тём пожимает плечами:

– Тимофею… кому ж ещё.

Вздохнув, лезу за кредиткой.

***

Тимоха начал осваиваться в доме – его робкие поначалу вылазки из комнаты становятся всё смелее. Он учится улыбаться моим парням и домомучительнице, уже без страха протягивает свою узкую ладошку Стасу и Роме, заглядывает на кухню, солидно интересуясь «а что у нас на обед?», ему нравится обедать за одним столом с пацанами из охраны. Теперь его неуверенные шаги и тихое постукивание трости можно услышать в любом уголке дома.

Чаще он, правда, всё так же просиживает в коляске в своей комнате у окна, морщась от непонятной мне боли и поглаживая кончиками пальцев уродливый шрам на скуле. Когда я первый раз увидел этот его отсутствующий взгляд в окно, мне почему-то стало страшно. Тём меня успокоил и объяснил, что Тимоше пока сил не всегда хватает на пешие прогулки, да и сердечко у него барахлит… Ну, я не в претензии, ещё бы не барахлило – после такого-то. Тёма сказал – не торопить. Понемногу очухается. А Тёме я верю. Больше, чем самому себе. И если он сказал, что всё будет нормально, значит, оно и будет всё нормально.

Но больше всего он любит бывать в зимнем саду и библиотеке.

Глядя на меня, с моим квадратным подбородком и разбитыми надбровными дугами, мало кто может подумать о том, что в моём доме может быть библиотека, тем более такая хорошая и тщательно подобранная, и что я люблю читать. И вовсе не фантастику с детективами. Тем не менее, это чистейшая правда – книги я люблю, уважаю и очень ценю. С недавних пор, с подачи одного моего знакомого, я серьёзно занялся скупкой книжных раритетов и теперь слава «фронтиспис» и «экслибрис» для меня уже не заумь, а вполне конкретные книжные понятия… А теперь всем этим великолепием заинтересовался Тимофей. Чему я рад, признаюсь.

Он поправляется. Понемногу, крохотными шажками, но дело идёт на лад. До полного выздоровления, душевного в особенности, ещё ой как далеко, но всё же…

Пусть читает. Или золотых рыбок в пруду кормит. Или лимоны с мандаринами в кадках рассматривает. Всё что угодно, лишь бы не этот пугающий отсутствующий взгляд.

Чёрт, а ведь я был женат, но никогда раньше и не подозревал, что это так хорошо, когда тебя ждут дома. Уже немало раз ловил себя на том, что ближе к вечеру начинаю поглядывать на часы, считая минуты до того момента, когда с чистой совестью можно будет отложить дела на завтра. И откуда это нелепое желание заскочить в кондитерскую, чтобы можно было потом порадовать своё русоволосое чудо вкусненьким? Когда, сидя в машине, глупо улыбаешься и прикрываешь глаза, представляя, как навстречу тебе ковыляет неуверенно улыбающийся человечек, для которого ты готов горы свернуть. Так тепло, когда видишь эти сияющие глазёнки и растрёпанную сильно отросшую русую гривку. И мягкая лапа тихонечко сжимает глотку, не давая вздохнуть, заставляя биться сердце чаще. Особенно, когда он вот так, как сейчас, стоит, уткнувшись горячим лбом тебе в грудь. Это так… правильно… и абсолютно не фальшиво.