По прибытии в Лондон Елизавета ужаснулась его виду. Повсюду множество виселиц, люди висели даже на дверях своих домов. Новый урожай человеческих голов был собран на мосту. Принцесса с дрожью ощутила и ненадежность своего положения, и то, что ее голова тоже может попасть под топор палача.

Но, проехав по улицам столицы, которая всегда была к ней благосклонна, она постепенно отделалась от своей меланхолии. Паланкин оставался открытым, и люди могли лицезреть принцессу, разодетую во все белое, что не только прекрасно оттеняло цвет ее волос, но и символизировало ее невинность. Елизавета сидела прямо, и ее гордый вид как бы говорил: «Пусть они делают с невинной девушкой что хотят».

Городские жители, конечно, чувствовали, что в такое время вряд ли стоит приветствовать принцессу, но они не могли удержаться и не поплакать о ее злосчастной судьбе. Они также молились, чтобы ей не выпала участь леди Джейн Грей.

Елизавету доставили в Уайтхоллский дворец.

Была пятница перед вербным воскресеньем. В своих тщательно охраняемых апартаментах во дворце Елизавета узнала от служителей, что к ней направляется епископ Гардинер вместе с некоторыми членами королевского совета.

И вот он перед нею — великий епископ Винчестерский, один из самых значительных людей во всем королевстве и ее заклятый враг.

— Ваша светлость обвиняется, — сказал он, — в государственной измене. Вы обвиняетесь в том, что принимали участие в заговоре Уайетта.

— Это ложное обвинение, — парировала Елизавета.

— В распоряжении королевы находятся письма, доказывающие, что вы говорите неправду, и вам придется сменить это место на другое.

Елизавета лишилась дара речи: то, чего она боялась больше всего на свете, кажется, свершилось.

— Сегодня же вашу светлость переведут в Тауэр.

Елизавета была объята ужасом, но полна решимости не показать своего страха. Она собрала все свое мужество и гордо заявила:

— Я твердо уверена, что ее величество слишком милостивы, чтобы приговорить к заключению невинную женщину, которая никогда не оскорбляла ее ни словом, ни делом.

— Такова воля ее величества. И вы должны сегодня подготовиться к отъезду в Тауэр.

В ней вспыхнуло вдруг внезапное желание броситься на колени перед этими людьми и начать умолять их. Но вместо этого она спокойно стояла и свысока смотрела на них.

— Я прошу вас, милорды, — сказала она, — либо защитить меня перед королевой, либо просить ее проявить снисхождение и принять меня.

Гардинер ответил:

— Королева распорядилась, чтобы вы собрались и немедленно отправились в путь.

Граф Сассекский был тронут ее молодостью, отвагой и отчаянным положением. Он сказал:

— Если в моей власти будет убедить королеву предоставить вам аудиенцию, то я сделаю это.

С этим посланцы королевы оставили ее; когда они вышли, Елизавета без чувств опустилась на стул. Закрыв лицо руками, она прошептала: «Так и моя мама отправилась в Тауэр, чтобы никогда оттуда не вернуться».

Той ночью, когда она ждала приказания явиться к королеве, слуги сказали ей, что по всему периметру дворец окружен стражей. Стража находилась не только в саду, но и в самом дворце, потому что все страшно боялись, что принцессу попытаются выкрасть.

На следующий день граф Сассекский объявил ей, что она должна отправиться в Тауэр немедленно и что ее уже ждет баркас. Елизавета написала королеве записку и столь искренне умоляла Сассекса передать ее, что он был глубоко тронут.

— Милорд граф, — упрашивала она, — я заклинаю вас всеми святыми взять это письмо.

Он помедлил, но в итоге не смог отказать и взял ее письмо к королеве.

Мария была взбешена. «Это, — орала она, — очередная уловка моей сестры. Разве милорд Сассекс не понял, что она его одурачила, чтобы пропустить сегодняшний прилив?»

На следующий день было вербное воскресенье, и уже ничто не могло спасти Елизавету от заточения в Тауэр.

Ее не стали перевозить в полуночный прилив, так как опасались, что в темноте кто-нибудь придет к ней на помощь.

По пути к баркасу она шептала:

— Да сбудется воля Господня! Я должна радоваться, что ее величество будет довольна!

Потом Елизавета повернулась к следовавшим за нею людям и закричала, охваченная внезапным порывом гнева:

— Разве не чудовищно, что вы — те, кто называет себя аристократами, — допускаете, чтобы я, принцесса и дочь великого короля Генриха, была отправлена в заточение, туда, куда ведает один только Бог.

Они в испуге глядели на нее. Разве могли эти много повидавшие на своем веку люди быть уверены, что принцесса ничего не выкинет? Да, они — видные солдаты и государственные деятели — боялись этой стройной молодой девушки.