— Боже, храни вашу светлость! — кричали они.

И она им отвечала.

— Храни Господь всех вас!

Даже бедняки дарили ей цветы. Ее окружение пыталось сдерживать толпу, но Елизавета не позволяла им делать этого. Она должна всем дарить свою улыбку, она должна говорить с людьми, несмотря на их жалкое положение, и она также настояла на том, чтобы цветы от самых нищих ее подданных непременно поместили в ее колесницу.

Теперь она знала, что народ вместе с ней. Несмотря на молодость, она была мудра, и самым большим для нее наслаждением оказалось внешнее проявление любви ее народа.

Проезжая мимо «Орла с распростертыми крыльями» на Грейсчерч-стрит, она довольно засмеялась, потому что через улицу протянули арку, на которой были изображены фигурки предков королевы: ее бабушка — Елизавета Йоркская, дедушка — Генрих VII и ее отец — Генрих VIII, а еще там была фигурка красивой феи, само имя которой долгие годы находилось под запретом — матери королевы, Анны Болейн. Ничто не могло сильнее порадовать Елизавету.

На Корнхилл и Чепе шли представления, и Елизавета имела наготове несколько удачных замечаний по поводу их. Она должна показать гражданам, что она — не простая зрительница, она их живая участница. Ее улыбки были направлены всем им — и ольдерменам [Ольдермен — член городского управления, «отец» города.], и членам городских гильдий, и воспитателям и воспитанникам из приюта, один из которых произнес речь, выслушанную ею с почтительным вниманием.

Самой запоминающейся стала встреча с двумя пожилыми людьми, которые сидели у малого акведука на Чипсайд, и один из них держал косу и песочные часы, изображая Время. Она всегда говорила, что Время — ее друг. А другой изображал Истину, он вручил ей Библию на английском языке, и все, кто был рядом с ней, отметили, с какой страстью она приняла эту святую книгу и поцеловала ее.

Она прослушала песню, которая поведала ей о надеждах ее подданных:

Слушая эту песню, она прижала к груди Библию и устремила взор в небо, и когда люди стали приветствовать и благословлять ее, она воскликнула: «Будьте уверены, я стану вашей доброй королевой!»

И точно так же было и на следующий день в Уайтхолле на коронации в аббатстве. Мечта стала реальностью. Она была помазана мирром, ей вручили державу и скипетр, и в воздухе эхом разносились слова: «Да, да, да. Боже, храни королеву Елизавету!»

Ей оставалось выполнить один долг, которым, как заверили ее советники, она не могла манкировать. Страна не может жить счастливо, пока во дворце не появится детская и у Елизаветы не родится сын.

«Выходи замуж, — следовал неотложный приказ. — И чем скорее, тем лучше».

Несмотря на кокетливо высказываемую прихоть остаться девственницей, Елизавета ни в коей мере не желала оскорблять чувства своих подданных, а так как на всем свете не было лучшей партии, чем королева Англии, то очень многие боролись за ее руку.

Тем временем она все яснее давала понять, какой будет ее дальнейшая политика.

Она осторожно объявила протестантским государствам, что намерена вернуть Англию в лоно реформаторской церкви, но в то же самое время, не желая обидеть Францию и Испанию, дала понять, что обеспечит своим подданным свободу вероисповедания.

Папа Римский был вне себя от бешенства. Он заявил, что отказывается понимать, какое право имеет рожденная вне брака женщина занимать место на троне, когда, по его мнению, законной наследницей является Мария Шотландская. Он не мог понять, как эта новая догма о свободе сознания может принести успех. Он опасался ее последствий.

Королева, чувствуя себя в безопасности в своей стране, могла спокойно игнорировать мнение папы, ибо знала, что большинство ее подданных ждут от нее именно этого. Она отозвала своего посла из Рима, однако он, находясь под угрозой отлучения от церкви в случае выполнения ее приказа, остался на месте. Королева на это никак не отреагировала. С ней — вся Англия, и какое ей дело до остального мира? Пэры-католики поцеловали ее в щеку и поклялись в вассальной зависимости. За ней стеной стоял простой люд, потому что непродолжительный возврат к Риму во времена Марии, принесший им нищету и преследования, казался им дьявольской вещью.

Елизавета продолжала проявлять великодушие по отношению к своим старым врагам, а они в свою очередь, видя, что им нечего бояться (как она и предвидела), были готовы служить ей.

Королева смеялась над их страхами. «По натуре мы — львы, — сказала она. — И не можем опуститься на уровень мыши и грызть других».

Страна вырвалась из-под гнета Марии в плачевном состоянии, и на молодую королеву возлагались огромные надежды. Теперь все с нетерпением ждали, что она выйдет замуж. Ее советники полагали, что, хотя она и проявила достаточную мудрость, но, будучи женщиной, все же нуждалась в твердой мужской руке, которая помогла бы ей управлять страной.

Елизавета только усмехнулась на это. Она собиралась продемонстрировать им, что львица не хуже льва может постоять за себя. Но это в будущем. В таких вопросах ей никогда не должна изменять осторожность.

Вскоре тонкое коварство королевы стало приводить в изумление ее окружение, и никто не ощутил этого лучше, чем испанский посол граф Ферия. Ферия возлагал надежды на пэров-католиков, которые, как он был уверен, переметнулись на сторону Елизаветы в своих личных целях. Он уверил своего хозяина, что этих людей можно легко переманить на сторону Испании, давая им значительные взятки. Филипп решил, что в его словах есть определенный смысл и приготовился потратить часть испанских денег на своих друзей-католиков в Англии.