Граф решил, что самым вероятным «стипендиатом» может стать лорд Уильям Ховард, католик, которого королева назначила своим камергером и который, по сведениям Ферии, весьма неравнодушен к взяткам. Но еще до момента первой выплаты Ховард проявил явное нежелание принять деньги. Ферия был безутешен, ведь он возлагал на Ховарда такие большие надежды. Через пару дней, к великому ужасу графа, Ховард наотрез отказался получить взятку, он пришел к Ферии и заявил ему: «Я не могу принять ваше щедрое предложение, пока не уверюсь, что королева одобрит его». Ферия был как громом поражен! Он вел переговоры о деньгах с Ховардом чрезвычайно деликатно, и ему не могло прийти в голову, что этот человек не осознал со всей ясностью, с какой целью ему даются деньги. Но самое поразительное было еще впереди. «Я получил согласие королевы на эти деньги и буду очень вам признателен, если вы сейчас произведете первую выплату».

Филипп и Ферия были доведены до белого каления. Они получили еще одно наглядное подтверждение острого ума королевы.

Но Елизавета на этом не остановилась. Она радостно заявила Ферии, что была очень рада узнать о его щедрости. И скромно добавила: «Я полагаю, что его всекатолическое величество не посчитает для себя оскорбительным, если я найму некоторых его слуг, которые у него есть среди моих придворных».

Граф написал своему хозяину, что бессмысленно продолжать дело со взятками. Он планировал соблазнить Сесила, Бэкона, Роберта Дадли и Пэрри работать на Испанию. Между тем Сесил обладал огромным состоянием и деньги вряд ли заинтересовали бы его. Бэкон являлся ближайшим другом и шурином Сесила — они оба были женаты на дочерях сэра Энтони Кука, которых называли чрезвычайно учеными «синими чулками». Здесь для Ферии успеха не предвиделось. Более сговорчивым мог бы оказаться казначей Пэрри, которого Елизавета произвела в рыцари. Его настоящее имя — Вогэн, но, так как его отца звали Хэрри и он был из Уэльса, то его стали называть по-местному — Томас ап-Херри, что позднее превратилось в Пэрри. Этот человек слыл сплетником, но и он был так предан королеве, что Ферия не спешил предложить ему деньги. Что же касается лорда Роберта Дадли, красивого молодого человека, почти ровесника королевы, то, вероятно, Елизавета в него влюблена, во всяком случае своим поведением она давала пищу для такого рода сплетен. Поэтому лорд Дадли, пожалуй, тоже ненадежен. Кому же из придворных можно доверить работать на Испанию?

Но королева внезапно положила конец его прикидкам, объявив, что испанским «стипендиям» будет положен конец.

Сейчас она была готова рассмотреть брачные предложения своих поклонников, и эта перспектива доставляла ей неслыханное удовольствие.

Первым и самым важным претендентом был ее шурин Филипп, король Испании. Как же она была довольна собой — то веселая, то серьезная попеременно, — наводя страх на напыщенного Ферию, отказываясь сначала принять его, а потом, усадив его подле себя и носясь с ним как с писаной торбой, Елизавета заявила, что, по ее мнению, этот брак не может быть удачным. Она снова и снова напоминала о том, как страдал ее отец, после того, как справил свадьбу со вдовой своего брата.

Ферия заверил, что папа даст свое разрешение на заключение брака между родственниками. Она возразила, что не кто иной, как Папа показал себя ее врагом. Ферия холодно заметил, что Папу может убедить его господин, и если брак состоится, то Елизавете не нужно будет бояться папского гнева.

Королева признала, что это верно. Но поскольку она вовсе не опасалась папского гнева, то что же она от этого выиграет?

Были и другие претенденты: Эрик Шведский и эрцгерцог Карл, сын императора Фердинанда. Ей доставляло огромное удовольствие рассматривать предложение каждого из них и поочередно обсуждать их достоинства, постоянно менять точку зрения, создавать препятствия и потом притворяться, что склоняется в ту или иную сторону. В честь послов ее претендентов устраивались многочисленные приемы и развлечения, но ничье ухаживание не принесло успеха.

Елизавета сказала послам, что не может забыть, какой неприязнью пользовался брак ее сестры. Она полагает, что англичане желали бы, чтобы их королева выбрала себе в мужья англичанина.

Подобные заявления позволили воспарить диким надеждам определенных вельмож. Среди них был граф Арундельский, который уже предлагал Елизавете свою руку, когда она еще не стала королевой. Елизавета притворилась, что серьезно к нему относится, и не только потому, что была рада любому мужчине, который объявил о своем намерении жениться на ней, но в основном потому, что ей требовалась поддержка всех влиятельных людей на данном этапе ее правления.

Следующим был сэр Уильям Пикеринг, ему уже стукнуло сорок три года, но он все еще оставался красивым, и поговаривали, что он жил очень весело. Королева проявила особую милость к людям, подобным Пикерингу. И по причине того, что в молодости он пользовался необычайным успехом у женщин, брак между ним и королевой, хотя и не очень вероятный, все же не представлялся совсем уж невозможным.

Между Пикерингом и Арунделом происходили многочисленные стычки, и двор развлекался, заключая пари и обсуждая шансы того или другого.

Сесил смотрел на все эти амурные игры крайне нетерпимо. Он был против испанской, австрийской и шведской партии, благоволя к союзу с графом Арранским, которого прочили в мужья Елизаветы, когда она была еще ребенком. Сесил заявил, что такой союз объединит Англию и Шотландию, и таким образом удастся избежать многих распрей между этими двумя государствами.

Елизавета выслушивала своих министров, продолжала обсуждать марьяжные проекты, изучала портреты претендентов на свою руку — и не сводила страстного взгляда со своего шталмейстера.

Сесил считал, что должен обязательно убедить королеву. Он говорил прямо, без обиняков, и часто вызывал ее гнев, но она была достаточно умна, чтобы оценить его. После стычек с Сесилом у нее всегда для него имелась наготове улыбка, но что еще более важно, она непременно следовала его советам.

Она уделяла столько же внимания суетным женским заботам, сколько и государственным делам, но последние от этого не страдали.

В то самое время, как она принимала решение по поводу Филиппа Испанского, поставщица шелка к королевскому двору, госпожа Монтегю подарила ей на Новый год пару вязаных шелковых чулок, и эти чулки порадовали ее намного больше, чем мог бы это сделать блестящий брак с его всекатолическим величеством.