Эти слова, сказанные Родсом в 1895 году, В. И. Ленин цитировал как пример того, «что связь чисто, так сказать, экономических и социально-политических корней новейшего империализма была уже тогда ясна для этих руководящих политиков английской буржуазии». [133]

В социальных вопросах, как и во всех других, Родс высказывал не что-то сугубо оригинальное, а то, что уже носилось в воздухе. То, о чем говорили многие. В. И. Ленин приводил слова одного французского писателя, который, «как бы развивая и дополняя приведенные выше мысли Сесиля Родса, пишет, что к экономическим причинам современной колониальной политики следует прибавить социальные: „вследствие растущей сложности жизни и трудности, давящей не только на рабочие массы, но и на средние классы, во всех странах старой цивилизации скопляется „нетерпение, раздражение, ненависть, угрожающие общественному спокойствию; энергии, выбиваемой из определенной классовой колеи, надо найти применение, дать ей дело вне страны, чтобы не произошло взрыва внутри““». [134]

Высказывая то, о чем уже думали многие, Родс выражал это резче, ярче, может быть, грубее и понятнее. Он шел в ногу со временем, и некоторым казалось, что он сам определяет время.

Десятки миллионов людей в Англии и во многих других европейских странах всерьез подумывали о том, чтобы покинуть родные края, навсегда проститься с Европой. Многие из них это действительно сделали. Подсчитано, что с 1881 по 1915 год из Европы эмигрировали 31,1 млн. человек [135] — почти по миллиону в год. Скольким из них, наверно, были по душе призывы Родса о заселении далеких земель!

Да и его идее, что империализм облегчит участь простых людей, в самой Англии тоже верили многие, и прежде всего, может быть, как раз в среде этих простых людей, не искушенных в политике.

Родс и обращался прямо к ним, когда говорил:

— Любой мастеровой должен осознать, что, пока он не овладеет мировыми рынками, он будет жить впроголодь… Рабочий должен понять, что, если он хочет жить, он должен держать в своих руках мир и мировую торговлю и что он — конченый человек, если даст миру выскользнуть из своих рук.

Таким Родс виделся английским аристократам?

Портрет, нарисованный герцогиней Ротленд

Так он приучал простого человека к мысли, что идея «расширение — это все» нужна ему, простому человеку. И не без успеха. На патриотизме спекулировало бесчисленное множество политиков во все исторические эпохи, но редко кому удавалось преуспеть в этом так, как Родсу. На собрания пайщиков его Привилегированной компании собирались тысячи людей, и, хотя он не давал дивидендов и даже не обещал их в близком будущем, ему устраивали бешеные овации. И все из-за блестящего умения использовать крайне патриотические чувства, переходящие уже в шовинизм. Этому поддавались и богачи, и рабочие, а больше всего мелкая буржуазия, которая, в условиях тогдашнего общества, писал В. И. Ленин, «по ее экономическому положению, более патриотична и по сравнению с буржуазией и по сравнению с пролетариатом». [136]

Да и так ли уж трудно было Родсу заставлять англичан верить в цивилизаторскую миссию Британской империи? Ведь даже Ганди, индиец, в начале нашего столетия верил, что эта империя несет благо всему миру.

Родс стал кумиром лондонской улицы. Увидев его мешковатую фигуру, лавочники, кебмены, владельцы омнибусов, да и простые рабочие и солдаты громко его приветствовали. Многие ли из них хоть как-то понимали, что им на самом деле несут его идеи?

Изумительнее же всего то, как удалось ему получить такое влияние и в высших кругах Лондона, в среде английской аристократии. К нуворишам в викторианской Англии относились с оттенком брезгливости. Это не Америка. А ведь Родс был именно нуворишем.

И все же ему удалось не только завязать прочные связи в самых аристократических сферах, но и добиться там буквально поклонения. Королевская семья источала ему благоволение, герцогини пытались обратить на себя его внимание.

Разговоры Родса с королевой Викторией выглядели так:

— Что вы делали, мистер Родс, с тех пор, как мы виделись последний раз?

— Я добавил две провинции к владениям Вашего Величества.

— Как бы я хотела, чтобы так же поступали некоторые из моих министров, а то они, напротив, умудряются терять мои провинции.

Когда он приезжал в Лондон — а каждое его появление в Лондоне, по словам Марка Твена, привлекало «такое же внимание, как затмение солнца», — на обеды в его честь собиралась вся английская знать, даже те, кто были врагами и годами избегали встреч друг с другом.

Лорд Солсбери, политик, казалось бы давно разучившийся чему-нибудь удивляться, с изумлением писал королеве Виктории об обеде в семье ее внучки, герцогини Файф. «Странный обед состоялся у Файфа в честь прибытия Родса. Принц Уэльский сидел между Гладстоном и Солсбери, Файф — между лордом Хартингтоном и лордом Гренвиллем». Сам лорд Солсбери, представитель одной из самых аристократических семей, публично восторгался Родсом. «Сесиль Родс — очень значительный человек, человек с бесчисленными замечательными способностями, исключительной решимостью и волей».