Хрут Скер, дом-дворец Родса в Кейптауне

Найдя отличного архитектора, Родс, не в пример большинству нуворишей, воздвиг действительно примечательный дворец, в стиле старой голландской архитектуры. Там он создал и обширную библиотеку книг и карт Африки. Увлекаясь античными авторами, он нанял переводчиков, которые делали для него переводы редких, в том числе и эротических, древнегреческих и латинских произведений.

Почти вся прислуга состояла из африканцев. Среди них были и двое сыновей Лобенгулы. Родс любил показывать их своим гостям. Как-то раз, после вопроса одного из гостей, когда была война против ндебелов, Родс подозвал сына Лобенгулы и спросил его:

— Послушай-ка, в каком это году я прикончил твоего отца?

Может быть, этот эпизод был и не совсем таким — женщина, рассказавшая его, [140] ненавидела Родса и стремилась показать его как можно более неприглядным, — но все же важная сторона характера Родса схвачена тут довольно верно.

Во дворце Родса гостили и принц Уэльский — будущий король Эдуард VII, и Киплинг, и молодой Уинстон Черчилль. А на ступеньках дворца и под деревьями разрешалось располагаться на отдых туристам и простым горожанам, разумеется белым. Это в немалой степени способствовало популярности такого гостеприимного хозяина.

Господство Родса во всех сферах южноафриканской жизни Марк Твен и подразумевал, когда написал: «По мнению многих, мистер Родс и есть Южная Африка; другие полагают, что он — только б о льшая ее часть».

А во всей необъятной Британской империи? По словам Марка Твена, «он единственный колонизатор во всех британских доминионах, чье каждое движение служит предметом наблюдения и обсуждения во всем мире и чье каждое слово передается по телеграфу во все стороны земного шара».

Да и за пределами Британской империи — во Франции, в Германии, в Италии, — даже осуждая его действия, правящие круги все же в нем самом видели пример для подражания. В его возвышении усматривали символ эпохи.

«Дело в том, что если сам колониализм опирался на силу, то пассивное, примиренческое отношение к нему покоилось на определенной системе взглядов и представлений. Без анализа этих взглядов мы не поймем и истории колониализма». [141]

Не последнюю роль в этой системе взглядов и представлений сыграл тот образ легендарной личности, который создавался Родсу с первой половины девяностых годов. Этот образ помогал опоэтизировать колониализм, отвлечь внимание от его преступлений.

«Это странный, но поистине великий человек, могущественный вождь с грандиозными мечтами, слишком великий, чтобы быть эгоистичным, но и чересчур решительный, чтобы быть особенно разборчивым в средствах, — человек, которого не измерить нашими привычными человеческими мерками, такими мелкими для него». [142] Такой характеристикой наделил Родса Конан Дойль. Он, создатель Шерлока Холмса, незадолго до своей смерти совершил паломничество на могилу Родса, в Африку, в скалистый район к северу от реки Лимпопо, и даже вызывал дух Родса, якобы беседовал с ним и пересказал читателям эту беседу.

В английских газетах и журналах десятилетиями повторялись слова таких приверженцев Родса, как, например, майор Леонард, участник его завоеваний: «Было что-то магическое в самом имени Сесиль Родс, оно излучало магнетизм, как и он сам».

Колониализму нужны были свои кумиры. Пропаганда метрополий их искала, создавала, возвеличивала. Сколько было потрачено усилий, чтобы окружить ореолом французских генералов Лиотэ и Галлиени, немца Карла Петерса, англичан Гарри Джонстона, лорда Лугарда и генерала Гордона… Но того эффекта, что с Сесилем Родсом, не получилось. Даже в самой Великобритании никого не поставили рядом с ним. Было немало политиков, которых окрестили строителями Британской империи, но только Родса именовали ее отцом. В чем же феномен Сесиля Родса — вопрос, который столько раз задавал Марк Твен.

Отчасти дело, наверно, в том, что Родс объединил в себе множество образов. Промышленник. Финансист. Завоеватель. Идеолог. Политик и государственный деятель — премьер-министр и член королевского Тайного совета. И даже дипломат. Родс выступил на каждом из этих поприщ и на каждом преуспел.

Имя Родса стало символом удачи и успеха. И в его удачах видели не везение карточного игрока, ловко сорвавшего банк, а результат действий человека, увлеченного созиданием. Строительство железных дорог, телеграфных линий, городов — все это противопоставлялось действиям, например, испанских конкистадоров, грабивших Америку и ничего не создававших, хотя такое противопоставление, разумеется, попросту неисторично.

Окружить имя Родса романтическим ореолом оказалось легче и благодаря тому, что он по своему происхождению не принадлежал к аристократам и богачам. Пробился своими силами, своей энергией, целеустремленностью. Сделал карьеру не благодаря тому, что учился в Оксфорде, а наоборот, попал в Оксфорд благодаря сделанной карьере. Так что его можно было выдавать чуть ли не за человека из народа.

Не случайно наиболее шовинистская часть британской печати нарочито изображала Родса идущим как бы наперекор официальным кругам с их бюрократической инертностью и равнодушием к ярким идеям.