По сравнению с теологом Штауффером, упрек фон Шлотхайма[418] в том, как вел себя Каиафа в ходе суда, звучит более или менее безобидно: «Председатель… поднялся со своего места и подошел к столу заседавших судей (Марк. 14, 60). Однако тот, кто „заседает” в суде, должен оставаться сидящим, дабы продемонстрировать свое высокое положение всем собравшимся в зале суда. Только таким образом он действительно будет отправлять правосудие».

Если мы оставим в стороне эти допущения и возьмем за основу только то, что написано о суде, мы увидим, что Каиафа, рассматривая обвинение в намерении разрушить Храм, полностью придерживался предписанной судебной процедуры: «…разыщи, исследуй и хорошо расспроси…» (Втор. 13, 14). В других отношениях мы можем думать о Каиафе все что нам заблагорассудится: в еврейскую историю он вошел как оппортунист и предвзятый судья.[419] Однако в описании летописцев он выглядит куда благороднее, чем Пилат; во всяком случае, никто не приписывал ему каких-либо откровенно жестоких поступков.

Невзирая на гротескные отступления от процедуры, которые обязательно омрачили бы судебный процесс, если бы он действительно состоялся, евангелия все-таки сообщают нам кое-что о самом Каиафе: этот древний еврейский судья провел слушание, имевшее основные черты конституционного и справедливого суда (что евангелисты, конечно же, не намеревались подчеркивать). Каиафа не поддавался давлению ни одной из сторон. Он тщательно взвешивал все показания. Когда же неожиданно возникли противоречия, он решил поступить в соответствии с максимой in dubio pro reo{22}. Он не использовал молчание подсудимого против него. Потребовалось почти два тысячелетия, чтобы этот принцип был включен в судебные правила. Следовательно, не может быть и речи о процессе-спектакле, подразумеваемом Евангелием от Матфея (27, 1).

Ты ли Христос, Сын Божий?

После того как суд отказывается от первоначальных обвинений, Иисусу неожиданно ставится в вину его предполагаемое притязание на мессианство. Концельманн пишет:[420] «Кульминация наглядно показывает христианскому читателю, что Иисус впервые открыто признает себя Мессией лишь перед высшим органом власти своего народа, решив тем самым свою судьбу. В то же время ясно показано неверие Израиля».

Вопрос мессианства многогранен и гораздо более проблематичен, чем любые другие аспекты суда, описанного синоптическими авторами. Последователи Иисуса видели в нем, главным образом, пророка, а не Мессию:

Сам Иисус, предположительно, однажды косвенно подтвердил мнение о том, что он пророк: «…а впрочем, Мне должно ходить сегодня, завтра и в последующий день, потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима» (Лук. 13, 33).

В современной теологии, как католической, так и протестантской, явно преобладает точка зрения, согласно которой Иисус никогда не говорил о себе как о Мессии. Среди приверженцев подобной точки зрения такие ученые, как Бланк, Царнт, Концельманн, Бультман, Браун, а также Кольпинг, утверждающий:[421] «Нам ничего не известно об историческом Иисусе, который считал бы себя Мессией». Борнкамм соглашается с ним:[422] «В действительности, нет и тени доказательства того, что Иисус когда-либо притязал на один из мессианских титулов, которые приписывает ему традиция».

Иисус не выдавал себя за Мессию даже в кругу ближайших своих учеников. Напротив, в период пребывания Иисуса на земле только один его ученик и лишь однажды был готов назвать его Мессией.[423] Ученик этот – Симон Петр; действие происходило в Кесарии Филипповой. На этом знаменитом отрывке (Матф. 16, 13–20; Лук. 9, 18–21) основана концепция так называемой тайны Мессии, поскольку здесь Иисус строго повелевает своим ученикам не разглашать мессианское исповедание Петра: «Петр сказал Ему в ответ: Ты Христос. И запретил им, чтобы никому не говорили о Нем» (Марк. 8, 29–30).

Историчность этой сцены можно подвергнуть сомнению по различным причинам.[424] Ученые придали особое значение тому, что в разговоре, состоявшемся в Кесарии Филипповой, Иисус строго упрекнул своего ученика Петра. Этот упрек следует непосредственно за словами «Ты Христос», из чего заключают, что Иисус явно отверг этот титул. Бультман выдвинул предположение о том, что заявление Петра является частью Пасхальной истории, которую Марк включил в описание жизни Иисуса.

У евангелиста Матфея (24, 5) Иисус также проводит связь между собою и Мессией: «…многие придут под именем Моим, и будут говорить: „Я Христос”, и многих прельстят». Однако даже этот отрывок, стоящий особняком в евангелиях, не говорит ничего такого, чтобы, основываясь на нем, можно было расценить как притязание Иисуса на титул Мессии. Он предупреждает учеников о мошенниках, которые придут под маской Мессии и будут утверждать, что говорят от его, Иисуса, имени.[425]

Еще один заслуживающий упоминания отрывок, также обособленный, находится в Евангелии от Луки.

Когда Иисус входит в Иерусалим вместе с небольшой группой последователей, то его приветствует не огромная толпа людей, провозглашающая его Мессией, как у Марка и Матфея, а ученики, кричащие: «…благословен Царь, грядущий во имя Господне!» (Лук. 19, 38). В связи с этим фарисеи, находящиеся в толпе, просят Иисуса, чтобы он велел ученикам замолчать. Иисус отвергает это безосновательное требование и тем самым косвенно подтверждает свое притязание на титул Мессии. «И некоторые фарисеи из среды народа сказали Ему: Учитель! Запрети ученикам Твоим. Но Он сказал им в ответ: сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют» (Лук. 19, 39–40).